что пил отвары, которые готовил для него Антар.
Главное – вернуться в «Серебряные Тополя», а после он сможет и отдохнуть, и подлечиться…
Зато когда Олдер, едва не загнав коня, наконец-то смог ступить на порог родного дома, он впервые за долгое время ощутил, как камень дурного предчувствия упал с его плеч… Навестив спящих детей и осторожно, чтобы не разбудить, погладив их по мягким волосам мозолистой ладонью, Остен наведался к жене.
Вид разоспавшейся Ири в тонкой сорочке, сама роскошная, точно распустившаяся роза, красота молодой женщины стали для Остена настоящим гимном жизни, которая сильнее любых мрачных пророчеств… А потому, подходя к жене, тысячник не смог удержаться от того, чтобы не прошептать про себя: «Ты ошибался, лаконец… Просто ошибался…»
Именно эта мысль и сделала его последующее слияние с Ири таким яростным и полным страсти. Каждым своим движением, каждой лаской, каждым сорванным с губ жены поцелуем Олдер точно утверждал свою победу над изводившим его столько месяцев дурным предзнаменованием. Он успел, он – дома: теперь все будет хорошо…
Увы, уже на следующее утро произошла эта глупая размолвка с женой – Ири отбыла на празднование, а Остен остался наедине с разыгравшейся лихорадкой. Время утратило для него всякое значение – тысячник то погружался в вязкий и жаркий, полный причудливых и кровавых видений сон, то просыпался, дрожа от озноба, на мокрых от пота простынях…
Дежурящий у постели занемогшего хозяина слуга подносил ему воду и травяные настои, и Олдер приникал к краю чаши – пил и никак не мог напиться… А потом вновь проваливался в забытье, в котором его ожидали очередные кошмары… Так миновала ночь, но когда ее укутывающий мир мглистый бархат сменился серыми предрассветными сумерками, тысячнику в одном из видений явился сам мертвый Бражовец…
Укутанный в плащ из птичьих перьев лаконец стоял среди заснеженной долины и смотрел на лежащего ничком в сугробе Остена пронзительно-желтыми ястребиными глазами:
– Не время спать, амэнец… Вставай!..
Голос Бражовца звучал резко и тревожно – он не давал Остену вновь провалиться в столь желанное забытье; бил, словно пощечина, и тысячник, с трудом приподнявшись на локтях, прохрипел:
– Уйди… Ты ошибся – у твоего предсказания больше нет силы…
Бражовец покачал головой:
– Нет, это ты ошибся, амэнец… – а потом он склонил голову так, точно прислушивался к чему-то, и произнес: – Я чувствую кровь… И огонь… Поздно!..
Последнее восклицание лаконца переросло в отчаянный ястребиный крик. Миг – и огромная птица взмыла в небо, задев тысячника кончиком крыла. Прикосновение светлых перьев обожгло Остена лютым холодом… И он проснулся.
Тишина… Комната тонет в рассветных тенях, но свеча уже давно догорела, и дежурящий подле хворого господина слуга, уронив голову на грудь, тихо дремлет в уголке… Укрывающую Остена простынь можно было смело выжимать от пропитавшего ее пота, но голова пробудившегося Олдера оказалась на диво ясной – жар спал…
Тысячник откинул назад прилипшие ко лбу пряди волос и с отвращением почувствовал, что его пальцы мелко дрожат. Кризис, похоже, миновал, но теперь Олдер был слаб, точно новорожденный котенок, – минувшая ночь забрала у него все силы…
Облизнув пересохшие, покрытые спекшейся коркой губы, Остен потянулся к стоящей у кровати чаше с водой, но едва его пальцы коснулись прохладного металла, как дверь в спальню открылась и на пороге возник заспанный и встревоженный управляющий… Встретившись взглядом с пришедшим в себя Олдером, он облегченно вздохнул, но уже в следующий миг лицо мужчины вновь исказилось от тревоги.
– Я бы не побеспокоил моего господина, но новое имение Миртена горит!
– Что?!! – Остен почти ощутил, как за его плечом кто-то невидимый выдохнул: «Поздно!», а управляющий зачастил:
– Новость пришла от Рейтанов – их имение совсем рядом, вот они первыми и заметили неладное. Похоже, полувольные взбунтовались и подожгли поместье…
В эти мгновения Остену больше всего хотелось кричать, но вместо этого он что было силы сжал кулак и глухо спросил, уже заранее зная страшный ответ и все же отчаянно надеясь на почти невозможное чудо:
– Мои жена и дочь?..
– Не возвращались, господин… – тихо произнес управляющий…
Олдер низко опустил голову – темные волосы упали вниз, скрыв лицо, и несколько долгих мгновений было слышно лишь хриплое, тяжелое дыхание тысячника, но потом он поднял взгляд на замершего у порога управляющего и глухо вымолвил:
– Помоги мне встать и одеться…
