На счастье населяющих округу благородных вельмож и их семей, восстание полувольных Дейлока не успело расползтись по другим имениям, точно огонь по сухой траве. Причиной такой удачи послужила бдительность Рейтанов и отправленное несколько месяцев назад письмо Олдера, в котором он просил своего старого приятеля попристальнее следить за округой.
В итоге бунт бывшие все эти месяцы начеку «карающие» задавили в корне, и даже пожар удалось потушить до того, как он распространился по всему имению… Но благородным гостям Дейлока это было уже безразлично – они были мертвы. Все до одного…
Когда все еще шатающийся от слабости Остен смог добраться до имения тестя, его глазам предстала такая картина, что даже слепцу было ясно – надеяться на то, что кто-то из близких уцелеет, было чистой воды безумием. Но Олдер, опираясь рукою на плечо одного из своих доверенных слуг, медленно, шаг за шагом, проходил по коридорам и залам, ища жену с дочерью… Безразлично – живых или мертвых… И нашел…
Ири повезло – в тщетной попытке убежать от бунтовщиков она, поскользнувшись на мраморных плитах внутреннего дворика, упала и ударилась виском о выступающий край одной из ступеней ведущей на второй ярус лестницы. Нечаянная, но легкая и быстрая смерть не шла ни в какое сравнение с участью, что постигла других присутствующих на праздновании аристократок…
Лирейне же озверевшие от крови полувольные просто размозжили голову об одну из колонн. Защищавшая малютку, точно собственное дитя, нянька приняла смерть тут же…
Остен при виде своих страшных находок не произнес ни единого слова, но его пальцы сжали плечо слуги так, что тот не смог сдержать сдавленного стона… Все было кончено – предсказание лаконского эмпата сбылось полностью и до конца…
Погруженный в свое горе, Остен не принимал участия в допросах выживших бунтовщиков, но позже, конечно же, узнал, что послужило причиной восстания.
Как и следовало ожидать, огонек будущей розни тлел уже давно и породил его сам Дейлок. С годами он стал слишком придирчив и жесток с полувольными – было похоже на то, что истязание находящихся в его власти людей доставляло пожилому вельможе удовольствие…
Вот только если милестских слуг Дейлока такое отношение господина окончательно запугало, то еще помнивших вкус свободы слуг из нового имения необоснованные наказания и плети лишь обозлили. Их гнев копился долго – несколько месяцев – и прорвался наружу аккурат во время празднования.
Вечером одна из прислуживающих на пиру служанок, видя, что Дейлок, похоже, был доволен празднеством, осмелилась попросить его о милости для своего ребенка. Восьмилетний малец прислуживал на кухне и имел неосторожность разбить кувшин с вином. За эту оплошность он был жестоко бит плетьми и посажен в холодную…
Услышав просьбу, Дейлок ударил женщину по лицу так, что разбил ей губы, но, вняв просьбам захмелевших, а потому весьма благодушных гостей, все же распорядился отдать служанке ее пащенка… Вот только ребенок, как оказалось, не вынеся наказания, умер от побоев в этой самой холодной…
В крыле для слуг появление обезумевшей от горя матери с мертвым сыном на руках стало той последней каплей, что переполнила чашу долго тлевшего и копившегося гнева. Бунт вспыхнул с невиданной силой – получившие доступ к хмельному в честь праздника охранники гостей не смогли оказать восставшим полувольным должного сопротивления, а те, ослепленные ненавистью, не щадили никого так же, как в свое время не щадили и их самих…
Ненависть бунтовщиков была так велика, что, даже уже пойманные, извивающиеся на дыбах, они кричали лишь одно – жаль, что времени для отплаты ненавистным вельможам им выпало слишком мало!
…Когда дознание подошло к завершению, изуродованные пытками тела восставших были вздернуты на деревья у перекрестков дорог по всей округе – такая мера должна были устрашить чернь, чтобы она более никогда не помышляла о бунте, но направляющийся в Милест для похорон Остен, глядя на мертвецов, ощутил под сердцем лишь пустоту. Какую бы казнь ни приняли поднявшие руку на его жену и дочь полувольные, это не отменит уже свершившегося и не вернет родных…
Забальзамированные тела Ири и Лирейны нашли свое пристанище в семейной усыпальнице Остенов. Здесь же Олдер похоронил и няньку дочери, отдав таким образом последнюю дань преданности и самоотверженности женщины, которая до последнего пыталась защитить его дитя… Позже, вернувшись в имение, он даст вольную ее родным, присовокупив к отпускной бумаге еще и немалую сумму на обзаведение, но это будет после, а пока Олдер замирился с Дорином – тот пришел к своему двоюродному брату сам, без приглашения, и еще долго клял себя последними словами и говорил о том, что если бы мог предугадать свершившееся, то никогда бы не подтолкнул Ириалану к мыслям о наследстве Дейлока… Тысячник на эти слова лишь молча кивнул в ответ – в конце концов, если он сам, зная о грядущей беде, не смог ее предупредить, то что можно говорить о Дорине?..
