Такие случаи были редки, и я совершенно не ожидала, что столкнусь в храме с подобным непотребством. К тому же мой ум был слишком поглощен уроками и странностями Мэлдина, и я не сразу поняла, что Лариния ведет себя не как настырный соглядатай, а как самый настоящий ухажер – подарки, сладкие речи, внимание… А потом – подавляющее волю и разжигающее страсть зелье.
Я не могла с уверенностью сказать, чем руководствовалась в своих поступках смуглянка – собственным желанием или приказом, да это было и не особо важно. Важно другое – окажись я чуть слабее, и Лариния уже делила бы со мною постель, а потом…
Потом бы Хозяйка Мэлдина могла вить из меня веревки и обвинять Матерь Дельконы в том, что она нарочно прислала в Мэлдин склонную к пороку негодницу, дабы та нарушила его устои и покой. А якобы соблазненная коварной гостьей Лариния подтвердила бы, что именно я стала причиной ее падения.
От этих мыслей мне стало совсем худо, но все же я как-то поднялась и добралась до сундука. Сил заново собрать травы уже не было, поэтому, найдя уже готовое, хоть и более слабое по действию зелье, я выпила его, после чего повалилась на кровать и уснула. На этот раз, к счастью, без всяких видений.
На следующее утро я проснулась непозволительно поздно – час утренних молитв уже миновал.
Ломота в мышцах и легкое головокружение могли стать вполне пристойным поводом для того, чтобы не покидать своей постели, но я, поразмыслив немного, все же встала, а умывшись и переплетя косы, почувствовала себя немного лучше. Попросив Малику дать мне сил и терпения, я вышла из своей комнаты, но перед самыми дверями трапезной была встречена одной из жриц – Хозяйка Мэлдина уже жаждала со мной побеседовать. Надо ли говорить, что последнее обстоятельство меня нисколько не удивило?
Покои Хозяйки Мэлдина встретили меня смешанным ароматом свежей выпечки и мятного отвара – Старшая сидела за небольшим столом у окна и, неторопливо попивая горячий напиток из чашки, казалось, только и ждала, с кем разделить утреннюю трапезу. Во всяком случае, на мое приветствие жрица ответила самой ослепительной улыбкой и немедля указала мне на второе кресло у столика.
– Присаживайся, Энейра. Я знаю, что ты еще не завтракала, так что, надеюсь, ты разделишь со мною эту скромную трапезу.
– Спасибо, Матерь. Я не голодна. – Последние слова были произнесены со всей вежливостью, какая только была возможна, но Ольжана, получив отказ, немедля сбросила маску ложного благодушия. Она нахмурилась и, отставив чашку на стол, заметила:
– Присаживайся, в ногах правды нет, а разговор у нас будет долгий.
От этого предложения я не стала отказываться, а Матерь, дождавшись, когда я присела у окна, спокойно заметила:
– Лариния пришла ко мне еще до рассвета – она в слезах покаялась в своей любви к тебе и в том, что подлила за ужином приворотное в надежде, что ты ответишь на ее страсть. Возможно, я сейчас тебя удивлю, но склонность Ларинии к своему полу никогда не была для меня секретом, однако ее достоинства как служительницы с лихвой перевешивали этот маленький порок.
Что ж, Хозяйка Мэлдина была права – подобной речи я от нее действительно не ожидала, а потому лишь тихо заметила:
– В Дельконе об этих склонностях думают иначе.
Матерь Ольжана откинулась в кресле и чуть прикрыла глаза:
– Не только в Дельконе, но я уже давно пришла к выводу, что бороться с людскими пороками – занятие пустое и утомительное. Куда выгоднее поставить недостатки человеческой натуры себе на службу.
Посуди сама – в любой другой обители Лариния тратила бы все силы на бесполезную борьбу со своей врожденной склонностью, а ее служение не приносило бы никакой пользы, ведь все способности Лариния тратила бы на то, что искоренить если и невозможно, то очень трудно. Бесполезная, больная сестра – лишний человек везде и всюду: вот что ждало бы ее в многочисленных обителях Малики. Здесь же, в Мэлдине, она, оставив заведомо проигрышное сражение, развила свои способности и стала мне верной и деятельной помощницей в деле служения.
Что же до ее склонностей, то до тебя ее избранницы совершенно добровольно отвечали ей взаимностью, а их шалости никому не доставляли вреда. Тем более что насилия я бы не допустила.
При последних словах Матери мне немедля вспомнилось приворотное, после которого я «совершенно добровольно» должна была бы разделить с Ларинией постель. С моих губ сорвалось скептическое фырканье, но Матерь не обратила на него даже малейшего внимания. Сложив руки на груди, она увлеченно продолжала проповедовать мне извращенную мораль Мэлдина:
– Кроме того, именно пороки и стремления являются основной движущей силой большинства человеческих поступков и огнем, пылающим в людских сердцах. Убери их, и вместо яркого костра останется лишь слабое тление – праведность, достигнутая таким путем, будет слабой и бесполезной: совершенно неподходящие для нее качества.
Поэтому, говоря о людских недостатках, я часто вспоминаю цветок, что можно встретить в самых южных вотчинах Амэнского княжества. Он произрастает лишь на гнилой болотистой почве, но хотя его корни погружены глубоко в грязь, лепестки этого цветка
