– Не смей так говорить о ней своим лживым языком, ублюдок!.. Не смей даже упоминать, потому что она… – Заветное имя едва не сорвалась с уст Бжестрова, но в последнее мгновение он, смекнув, к чему это может привести, прикусил язык.
– И что же она?.. – голос еще более придвинувшегося к Ставгару Остена прозвучал точно мурлыканье огромной кошки, и Бжестров, бессильно скрипнув зубами, произнес:
– Лесовичка никогда не была чьей-то любовницей. Она – моя невеста!
От такой новости Олдер застыл, точно соляной столп, – напряженное лицо, сошедшиеся к переносице брови, но через несколько мгновений эта озадаченность сменилась хохотом.
– Невеста??? Ври, да не завирайся, крейговец! Владетели не женятся на крестьянках!
– Другие, может, и не женятся, но какое мне до них дело? – Неожиданная ярость ушла, и Ставгаром овладело удивительное спокойствие и готовность принять уготованную ему участь. Остен же, столкнувшись с ним взглядом, резко оборвал свой смех.
– Я не ослышался, Беркут? Ты сказал правду?
Ставгар молча склонил голову, и Остен вновь нахмурился:
– Чтобы нарушить установленные испокон веков правила, одной страсти мало… Да и приворота на тебе я не чувствую. Что на самом деле связывает тебя с лесовичкой, Беркут?
– Аккурат то, что ты слышал, амэнец, – ровным голосом ответил Ставгар, и Олдер, став мрачнее тучи, тут же подступил к нему почти вплотную.
– Лжешь!.. Ты лжешь мне в глаза, но я узнаю правду!
Как только эта угроза сорвалась с губ тысячника, Ставгар почувствовал, что ему нечем дышать – ребра словно сдавили железными обручами, да так, что из груди разом вышел весь воздух, в глазах потемнело, а амэнец, оборотившись огромной расплывчатой тенью, заполнил собою все пространство клети.
– Ты мне все скажешь… И покажешь… – Злобное шипение Остена раздалось над самым ухом Бжестрова. Пытаясь отогнать мару, тот отчаянно дернулся в своих оковах, но пальцы тысячника ухватили его за подбородок, и виски пронзила боль.
Что-то чужеродное и невероятно властное проникло в разум Ставгара. На какой-то миг ему даже показалось, что холодные пальцы шарят внутри его черепа, перебирая мысль за мыслью… Магия, та самая магия, о которой его предупреждал Кридич… И хотя для обычного человека противостоять Знающему при таком колдовстве сродни самоубийству, Бжестров, собрав остатки сил, попытался избавиться от чужого присутствия в своей голове. От этой попытки боль скрутила все тело Ставгара так, что из его глаз сами собой выступили слезы, а Остен прошептал над его ухом:
– Что ты творишь, крейговец? Слабоумным решил стать? – Это звучало угрожающе, но Бжестров, уловив в голосе амэнца нешуточное напряжение, понял, что встал на правильный путь. Правда, теперь он не пытался выкинуть колдуна из своего разума, а наоборот – ушел в глубь себя, пряча под толстой пеленой тумана все мысли и воспоминания. «Ничего не было… Не помню… Не знаю…» На какое-то мгновение он действительно все забыл, и от этого стало невыносимо горько, а Остен прорычал:
– Слюни же пускать будешь до конца своих дней, малохольный.
– Зато и ты… Ничего не узнаешь, – с трудом прохрипел Ставгар, и в тот же миг давление колдовской воли сошло на нет.
Разум Владетеля вновь был свободен, вернулась возможность дышать, расправились горящие от недостатка воздуха легкие… И тут же чудовищный спазм скрутил все нутро молодого крейговца, и Бжестрова вырвало желчью прямо на каменные плиты пола.
Остен наблюдал за его конвульсиями, не говоря ни слова, но когда Ставгар нашел в себе силы поднять голову, произнес:
– Сейчас ты жив и в здравой памяти, но в следующий раз все может закончиться плохо.
– Главное, что ты ничего не добился… И не добьешься… – эхом ответил ему Бжестров, но Олдер в ответ лишь усмехнулся:
– На твоем месте я бы не был в этом так уверен.
Отвернувшись от пленника, тысячник подозвал дежурящего в коридоре ратника и, приказав ему немедля прибраться в клети и напоить Ставгара смешанной с вином водой, ушел, не оборачиваясь.
Хотя лицо Олдера оставалось непроницаемым, в душе у него бушевал настоящий ураган. Слова Бжестрова о том, что лесовичка – его невеста, оказались для Остена даже не вызовом, а настоящей пощечиной. Его – тысячника и колдуна – ткнули носом в эту неожиданную новость, точно глупого щенка в сделанную им же лужицу…
Дикарка, лесовичка-отшельница с серыми глазами – невеста крейговского Владетеля! Такое в голове Олдера просто не укладывалось, а еще он нутром почувствовал, что мальчишка умалчивает о чем-то важном, и, взбешенный, решил вырвать у крейговца необходимые сведения. Это и было его ошибкой – Беркут, хоть и не имел способностей к колдовству, неожиданно выставил когти. Он защищал тайну лесовички с отчаянием смертника, и все, что досталось Остену, – несколько невероятно ярких и, на первый взгляд, никак не связанных между собою картинок…
