своих воинов, скрестив руки на груди. Сегодня он выглядел до странности дико и непривычно – оголенный по пояс, с покрытыми густой сеткою из красных и черных рун плечами, грудью и щеками, Остен казался выходцем из темных веков Ирия. Пришельцем из древних времен, когда, согласно преданиям, лето даже в жарком Амэне длилось не более двух месяцев, а весь оставшийся год в мире царили лишь ночь, холод и жадные до человеческих душ и крови Бледные Призраки. Не демоны, но и не люди – иная, жуткая раса, принесшая в Ирий черное колдовство и ушедшая впоследствии глубоко под землю… Большинство людей не любили вспоминать о тех временах и избегали всего, что могло бы о них напомнить, так что теперь бывалые воины опасались даже взглянуть на своего главу лишний раз. Разве что пожилого ратника не пугало превратившееся из-за рунической вязи в зловещую маску лицо тысячника, потому именно он, когда работа тюремщиков была завершена, произнес:
– Все сделано по твоему слову, глава.
Остен же, глядя на распятого в колдовском кругу Бжестрова, медленно кивнул:
– Вижу. А теперь вы, двое, ступайте отдыхать, а ты, Антар, принеси мне птицу.
Последовавшее за этим приказом глухое буханье сапог пояснило Ставгару, что «карающие» ушли исполнять волю Остена: скованный по рукам и ногам, Владетель более не мог пошевелиться даже на волосок, а перехвативший лоб кожаный ремень лишил его возможности смотреть по сторонам. Все, что оставалось Бжестрову, – это созерцать нависшие над ним тяжелые потолочные своды. Душу затопило горьким осознанием собственного бессилия – своим сопротивлением он не достиг ничего, кроме мизерной, всего в несколько ударов сердца, отсрочки!
– Знаешь, я ведь действительно не солгал, когда порадовался затеянной тобою возне. – Остен приблизился к своему пленнику вплотную. Теперь он навис над ним настоящей скалой, сжимая в руке простую глиняную чашу. – Ведь только у молодого, полного сил человека есть возможность пережить грядущий ритуал. А мне надо, чтобы ты выжил… Впрочем, это надо даже тебе.
– Ни ты, ни Амэн ничего не получите от меня. Лучше смерть. – Вот теперь из-за спокойного и даже словно бы отрешенного от всего земного лица Остена Ставгару стало страшно, а тысячник на его отчаянный протест лишь укоризненно качнул головой:
– Жизнь нужна тебе так же, как и мне, крейговец. Ты поймешь это – если и не сейчас, то позже. А вот твое упрямство действительно может навредить. Грядущее колдовство станет очень болезненным для тебя. И чем больше ты будешь сопротивляться происходящим переменам, тем хуже сам себе сделаешь. Я же не могу допустить твоей смерти.
На последних словах Олдер опустился возле Ставгара на корточки, и Владетель ощутил исходящий от чаши дурманящий и тяжелый травяной дух.
– Выпьешь сам? Или прикажешь влить в тебя это силой, Владетель? – Теперь в голосе тысячника послышалась плохо скрытая издевка, и бессильная ярость вскипела в сердце Бжестрова с новой силой.
– Да засунь себе этот отвар…
Договорить Бжестров не успел. Словно бы отлитые из железа пальцы тысячника сжали челюсти Ставгара, не давая им сомкнуться, и в рот Владетелю полился темный, тягучий настой. Бжестров закашлялся, попытался выплюнуть колдовское зелье, но Остен не ослабил хватки, остановившись лишь тогда, когда чаша опустела, а большая часть отвара таки попала туда, куда нужно.
Добившись своего, Остен поднялся и отступил куда-то в сторону, и перед глазами Владетеля вновь оказались тяжелые своды подземелья…. А потом откуда-то внезапно пришла усталость – навалилась на грудь тяжелым камнем, налила свинцом веки… Не в силах противиться завладевшему им мороку, Ставгар устало закрыл глаза, но в тот же миг его уши заполнились странным гулом, а под веками словно бы зажглись огни – малиновые и желтые, оранжевые, алые – они, казалось, были способны обжечь одним своим цветом, но когда Владетель вновь посмотрел на нависшие над ним камни, все стало еще хуже. Теперь между ним и потолком словно бы простиралась толща воды. Очертания стали нечеткими, контуры размывалось, камни точно дрожали в невидимом мареве…
Ставгар попытался что-то сказать, но из горла донесся лишь надсадный хрип, а потом совсем близко раздался отчаянный птичий клекот, и еще через мгновение Бжестров вновь увидел над собою Остена, а рядом с ним стоял пожилой воин с молодым беркутом в руках. Птица еще не достигла пяти лет – об этом свидетельствовало и ее более темное, в отличие от взрослого, оперение, и белая полоса на хвосте, зато длинные лапы с кривыми когтями оказались на диво мощными. Впрочем, это обстоятельство мало помогло беркуту – как он ни бился, как ни пытался добраться изогнутым клювом до защищенных толстой воловьей кожей перчаток рук своего пленителя, «карающий» по-прежнему крепко держал птицу.
– Зачем? – Отчаянный хрип наконец-то вылился во вполне ясный вопрос, но Остен не стал пояснять Бжестрову, с какой стати притащил в казематы птицу из родового герба Владетеля. Лишь усмехнулся, а Ставгар с ужасом увидел, что стоящие над ним «карающие» изменились так же, как и окружающий его мир. Лицо прислуживающего тысячнику воина неожиданно помолодело – разгладились морщины, посветлела выдубленная ветрами кожа, зато глаза ратника показались Бжестрову выцветшими и словно бы
