тонкими лучиками даже при слабом освещении. Рядом покоился поднос с благовониями и маслами. Лежали костяные гребни с искусной резьбой и жемчужные нити для волос.
Около занавески стояли три пары изящных парчовых туфелек на небольшом каблучке, богато расшитых жемчугом, каменьями и золотой вышивкой.
Что еще, спрашивается, нужно женщине? Наверное, любовь, уважение и свобода.
Для меня подарок и подкуп не были равноценными понятиями.
Я пошарилась в другом углу, нашла оставленную там ранее смену одежды. Натянув на себя полинялые шаровары и залатанный кафтан, расчесала пальцами спутавшиеся за ночь волосы и небрежно заплела косу.
После чего сгребла подаренную одежду и, отдернув занавеску, вышла наружу. Чтобы тут же наткнуться на Агилара.
Он сидел, прислонясь к стене около моего проема, вытянув одну ногу и сложив руки на согнутом колене второй. Как всегда, в белом. Только лицо осунувшееся и почерневшее.
– Что ты здесь делаешь? – поинтересовалась я. Обвела пространство правой рукой: – Разве это достойное место для такого, как ты? – прижимая к себе вещи левой.
– Здесь я обманываю себя, – вымученно улыбнулся Агилар, пожирая меня глазами. – Слышу твое дыхание и представляю, что ты рядом.
– Мило, – кивнула я, не ведясь на жалость. – Пригласи к себе кого-нибудь. Пусть подышит. Твои игрушки умеют это делать с высоким мастерством. Закажешь по желанию.
– Ты придешь, если приглашу? – тихо спросил он, сжимая пальцы до побелевших костяшек.
– Нет, – хмыкнула я. – Но могу тут подышать. Как ты хочешь? С волнением, придыханием, страстью? – Сощурила глаза, испуская томный вздох. – Так пойдет?
Агилар напрягся, чуть приподнимаясь и становясь похожим на готовящегося к прыжку хищника. Но и я была отнюдь не травоядной.
В это время из галереи показалась Ширин, ведя за руку юродивую. Она увидела господина и встала на колени, потянув за собой Марьям.
– Чем мы можем служить, господин? – уткнулась лбом в выщербленный пол рыжая.
– Уйди, ничтожная, – между делом бросил Агилар, не сводя с меня горящих глаз.
В моей груди поднялся гнев. Бросив на пол дорогое тряпье, я наклонилась к Агилару и прошипела:
– Ничтожная?!! А кто в этом виноват? Она?
Подбежала к Ширин, вздернула ее на ноги и открыла ей лицо, не обращая внимания на испуг:
– Смотри! Ее забрали у семьи за долги три года назад твои сборщики. И засунули в эту клетушку, потому что девушка не соответствует твоему изысканному вкусу. Три года она прозябает здесь в нищете, еще худшей, чем прежде, недоедая и надеясь, что когда-нибудь ты ее заметишь и проведешь с ней ночь. Возможно, единственную в ее жизни!
Я вперилась взглядом в хозяина гарема, дрожа от ярости:
– У нее никогда не будет ни семьи, ни детей! Ничего, ради чего стоило бы жить!
Юродивая испуганно заплакала от моего резкого тона. Я опустилась рядом с ней на колени, обнимая:
– Марьям украли кочевники, предварительно вырезав всю семью. Мужа и двоих маленьких детей. А потом насиловали всю ночь. И продали на местном рынке рабов, потому что она красива!
Я прижимала женщину к своей груди, укачивая и глядя на оцепеневшего Агилара поверх ее головы:
– Только никто не ожидал, что она из-за таких мелочей сойдет с ума. Глупая, правда?
Я вскочила на ноги и, подбежав в другой занавеске, вытащила подслушивающую Зулейку:
– Она здесь уже десять лет! С двенадцатилетнего возраста. Ее отец подарил девушку тебе, но ты даже не видел подарка! Еще три года – и она перешагнет гаремный возраст, став старухой! И лучшее, что ее ждет, – это чистка котлов на кухне!
Я оставила дрожащую девушку и выдернула следующую:
– Лейла. Она обладает редкой красотой! – Я отодвинула ветхое головное покрывало, являя миру идеальные черты лица девушки. – Но хромая! Потому что один из твоих нукеров сбил ее конем, и сломанная нога неправильно срослась! Всё! Ей навесили клеймо «кривая». Уже не годится для твоей постели!
Настала очередь еще одной:
– Фарида! Обладает изумительным голосом, наделена идеальным слухом. Сама сделала из тростника дудочку и играет нам вечерами дивные мелодии, скрашивая унылое существование. И тоже не нужна! Потому что на плече родимое пятно!
