Как странно, что перед смертью в памяти настойчиво вертятся не образы матери и отца, не лица братьев, не моменты счастья, которых было не то чтобы много. Почему в миг между последним и предпоследним вздохами она думает о словах, которые Торхейм остервенело выкрикивал ей в лицо? Что же такое он говорил?
А потом вода прогнала ее. Хани была готова поклясться Скальдом, что почувствовала толчок откуда-то изнутри – и, вторивший ему в унисон, толчок снаружи.
– Хватит плескаться, не время сейчас, – было первым, что она услышала.
Откуда тут взялась старая горбунья? Рядом с нею рослая тетка казалась немощным ничтожеством. Странно, как все переменилось. Еще накануне она так тепло раскрыла объятия и так искренне уговаривала ее бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше. А сейчас смотрит, как надзирательница, готовая в любую минуту вцепиться ей в глотку, если вздумает сделать хоть один неверный шаг.
Хани выбралась из бассейна, досуха вытерлась куском шерсти и взяла из рук горбуньи одежду – нижнюю юбку, тонкую рубашку и платье из тонкой шерсти. По вороту платья, вышитые умелой рукой мастерицы, вились рунические орнаменты.
Суровый взгляд горбуньи удерживал от множества родившихся вопросов. Все еще босая, но хотя бы одетая, Хани последовала за ними. Снова лестница и долгий переход между этажами. Одна комната, полная дверей, еще одна, и снова лестницы, снова подъем к пику, туда, где полыхает огнем Ярость севера. Северянка сразу поняла, что они идут в тот самый зал с хрустальным алтарем. Поняла и снова вспомнила ночную незнакомку.
– Что происходит? – рискнула спросить молчаливую тетку.
– Узнаешь, когда надо, – коротко и сухо ответила та.
Когда Хани сбилась, в какую по счету дверь заводит ее фергайра, они вошли в небольшой зал. Внутри было светло. Пол, выложенный белым мрамором, сверкал зеркальной гладкостью, воздух трещал, как в грозу, а в центре, вокруг хрустального алтаря, стояли фергайры.
И все глаза смотрели на Хани.
– Фергайры, Скальд решил дать нам еще одно испытание, – проскрипела горбунья Ванда, и многократное «да» поддержало ее. – Подойди-ка сюда, Хашана.
Она повиновалась. Не сводя глаз с Ванды, боясь, что если перестанет смотреть на нее, то все станет туманом и она снова (в который уж раз за сегодня) проснется. Невозможно, как такая коротышка может быть настолько значительной, что рядом с ней даже стоять невозможно, будто что-то изо всех сил давит на плечи, заставляет ссутулиться и вжать голову в плечи.
Может и к лучшему узнать сейчас, что она до сих пор спит? Или лежит на дне ледяного бассейна и в сладкой неге неведения отходит в мертвые чертоги? Но почему тогда так громко и тревожно грохочет сердце?
– Перестань глядеть, как овца на заклание, – прикрикнула Ванда, и Хани очнулась. – Ты – наследница Кромаха, а не нищенка на паперти. На колени.
Фергайра выразительно глянула на пол, ее выцветшие глаза выражали нетерпение. Кто-то прикрикнул на Хани за нерасторопность. Девушка опустилась перед ней, протянула ладони, стыдясь дрожащих пальцев. Ванде подали белую палку: лента из слов скользила по дереву, навеки высеченная резцом мастера.
– Ладонями вверх, – приказала самая старая колдунья Белого шпиля и, как только Хани выполнила приказ, нанесла первый удар.
Девушка едва сдержалась, чтоб не закричать. Откуда только взялась в немощном теле такая нечеловеческая сила. Дерево хлестко прошлось по тонкой коже ладоней, оставив по себе яркий багряный след.
– Этим ударом я называю тебя истинной Белой сьерой Кельхейма. Помни, кто сделал тебя той, кто ты есть. И если вздумаешь повернуть против – каждый удар вернется сторицей, ибо такова наша справедливость, – прочти зловеще сказала Ванда, и сестры хором повторили ее слова.
Палка поднималась и опускалась, звуки ударов вторгались в сознание за миг до того, как в него вкручивалась новая вспышка боли. Пытка длилась до тех пор, пока ладони Хани вконец не утратили чувствительность. Сперва кожа вспухла, потом лопнула сразу в нескольких местах. С каждым новым ударом из-под палки летели алые брызги, странным подобием узора падали на ткань и просачивались до самой кожи. На губах появился привкус крови. Северянка все-таки дала волю слезам, но не крику. Горячая влага потекла по щекам, одновременно облегчая страдание и добавляя к пытке вкус соли и стыда. Разве не должна наследница Кромаха с честью и смехом выдерживать все испытания? Кто бы подсказал, какую часть себя нужно сломать, чтобы научиться терпеть?
– Кто ты такая? – спросила Ванда перед тем, как ударить в очередной раз.
– Хашана.
