– Не покатит, – подтвердил Зажим. – И так мы тут палимся… Начнем костер мутить, дым тут же по лесу разнесет. Придется так. К тому же, – добавил он, – в рюкзаке есть чем согреться.
Сообразив, о чем идет речь, Ходжа с готовностью вытащил из вещмешка бутылку со спиртом.
– Все остальное тоже выкладывай, – велел Зажим. Он посмотрел на Саву, который сидел словно пришибленный, рассматривая свои чумазые руки. – А ты че расселся? Помогай!
Сава встрепенулся и потянулся к консервам. Глядя, как он растерянно крутит банку с сайрой, Зажим бросил ему перочинный нож:
– На. Только вены себе не вскрой.
Сава молча открыл лезвие, замешкавшись. Затем исподлобья взглянул на Зажима, и это движение не осталось без внимания уголовника.
– Смотри, толстяк. Сделаешь глупость, я тебе этот нож в задницу засуну, – предупредил Зажим. – Без шуток.
Вздохнув, Сава вонзил лезвие в матово блеснувшую крышку банки, с кряхтеньем принявшись за работу. Запахло рыбными консервами.
Ели руками (вилок и ложек не было), молча и торопливо, едва прожевывая куски, запивая нехитрый ужин водой. Зажим с Ходжой изредка прикладывались к бутылке со спиртом. Нос глотнул лишь один раз, Сава же вовсе отказался от алкоголя.
– Слабак, – подытожил Ходжа. – Разве нормальный пацан откажется дерябнуть стопку? Да еще под сальце с хлебушком?!
– Я вообще не пью, – оправдываясь, сказал Сава. – Ну… организм не переносит алкоголь.
Зажим рыгнул, отряхивая с живота крошки хлеба.
– Ну вот. Теперь я почти в полном порядке, – лениво протянул он, ковыряясь в зубах желтым ногтем.
– Осталась еще одна банка тушенки, – доложил Ходжа. – Вскрываем?
– Не нажрался? – усмехнулся Зажим.
– Я всегда голодный, – сказал Ходжа, погладив живот. – И ем впрок.
– Может, не надо? – робко спросил Сава. – Мало ли, как завтра все обернется?
– Я живу сегодняшним днем, – сказал Ходжа, начиная открывать банку. – А до завтра еще дожить надо. Там и видно будет…
Нос выловил пальцами последний кусок сайры и, выпив мутную жижу, оставшуюся на дне банки, дочиста вылизал внутреннюю сторону крышки.
Сава брезгливо отвернулся, ища глазами женщину. Она неподвижно сидела в углу землянки, поджав под себя ноги и скрючившись, словно испытывая сильный холод.
Сава подумал о том, что она вообще не притронулась к еде, лишь немного попила воды.
– Хочешь есть? – тихо спросил он, но она даже не подняла головы.
С губ Савы сорвался тяжелый вздох.
– Все вздыхаешь, валенок? – хихикнул Ходжа. – О чем хоть думаешь? Опять о всяких космических материях? Или лобковые вши замучали?
Сава снял очки, тоскливо провел пальцем по треснувшему стеклу, затем снова нацепил их на нос.
– Даже если завтра нас встретит ваш приятель Доктор, ничего не изменится.
– То есть? – задал вопрос Зажим, сдвинув брови.
– Он нам сделает документы? Спрячет? Нет, не думаю… Что мы будем делать дальше? Мы до конца жизни будем шарахаться от собственной тени, – промолвил Сава ничего не выражающим голосом. – Я не смогу нормально спать, зная, что нас ищут. И рано или поздно найдут.
– Ого. Поди, уже от страха штаны обдристал? – презрительно спросил Ходжа. – Вот на фига ты живешь вообще? Если ссышься от каждого шороха? Не жри эти консервы, отравишься. Не пей воду, козлом станешь. Хотя ты и так почти уже что… не дыши воздухом, рак подхватишь. Ну что, валенок, продолжить список? Знаешь поговорку? «Хитрый Дмитрий насрал в штаны, а говорит – ржавчина…» Это про тебя.
– Толстяк, знаешь, в чем между нами разница? – прищурился Зажим, когда Ходжа закончил. – Ты прогибаешься под обстановку. Ты как тряпка, медуза. Мятая, мокрая и вонючая. От тебя ничего не зависит, и ты ничего не решаешь. А мы против режима. Мы живем, а ты выживаешь. Врубаешься?
Сава нервно потер ухо.
