– Я хочу на свободу. Так же, как и вы. Только… гм… – он замялся, словно подыскивая нужные слова, – законным способом. А вы…
– Что «мы»?! – резко спросил Зажим. – Что «мы», жирдяй?!
Сава пригнулся, будто получив удар плетью.
– Почему вы так ненавидите меня? – прошептал он. Его дрожащие пальцы судорожно мяли и без того изжеванный клочок бумаги, неизвестно откуда появившийся в его руках.
– Почему? Если ты такой тупой, объясню, – сказал Зажим. Он растопырил пальцы на правой руке, сильные и цепкие.
«Вполне способные сломать шею несговорчивому собеседнику. Такому, как мне», – промелькнула у Савы мысль, и он ощутил, как все его мышцы заиндевели от леденящего страха. И зачем он начал этот разговор?!
– Ты никчемный валенок. Не умеешь и не хочешь постоять за себя, – продолжал Зажим. – От этого об тебя все ноги вытирают. Раз. Дристун, которых свет не видывал – кладешь в штаны, увидев таракана. Это два.
Уголовник загнул второй палец.
– Готов очко любому вылизывать, чтобы только мимо тебя прошли. Это три. Как тебя еще не опустили, я вообще не в понятках. Далее. С «активом» сотрудничал? Сотрудничал. Знаешь, что с такими в зонах делают? На нож ставят. Это четыре.
– И наверняка он «куму»[14] стучал, – подлил масла в огонь Ходжа. – Иначе никак.
– Стучал? – спросил Зажим, вперив в съежившегося от страха зэка колючий взгляд.
– Н-нет… Зажим, послушай, – залепетал Сава. – Я никогда… честно…
– И взгляд у тебя ненормальный! – продолжал распаляться Зажим. – Как будто специально косишь зенками! Что, пакость задумал какую-то?!
– Скорее всего, – поддержал зэка Ходжа.
– Я вижу насквозь людей. Я вижу всю изнанку, нутро с потрохами. Так вот, Сава. Ты гнилой человек, – подвел итог Зажим. – Толку от тебя – ноль. Вощем-та, вот тебе и пятый пункт. Ты хоть бабу когда-нибудь трахал? Признайся? Что там у тебя в руках, валенок? Ходжа, забери!
Прежде чем Сава успел спрятать клочок бумаги, Ходжа ловко выхватил его из рук зэка и передал Зажиму.
– Какая-то открытка, по ходу, – заметил Ходжа. – Мятая вся. Не иначе Сава срать собрался, бумажку готовил.
Зажим включил фонарь и, расправив открытку, пробежал глазами по тексту.
– Че за бред? – скривился он брезгливо. – Стишки какие-то мудацкие… Да и те не в рифму…
Перевернув на другую сторону, увидел на обороте открытки большой белый гриб, окруженный травой.
– Это… от моей жены, – не глядя на зэка, вымученно произнес Сава.
– Ха-ха! – засмеялся Ходжа. – И нашлась же дура? Грибочки любит, да?
Зажим пожал плечами:
– На свете много баб. Есть нормальные. А кому-то нравятся вот такие, – он брезгливо ткнул пальцем в Саву.
– А ты своей бабе изменял? – допытывался Ходжа у Савы. – А? Не менжуйся, мы никому не скажем. Как ты ее чпокал? По рабоче-крестьянскому? Или по Камасутре? Кверху ногами, в гамаке и с веником в жопе?
Сава покачал головой.
Зажим протянул руку к бутылке и отхлебнул. Глотку обожгло, в голове появилась приятная легкость.
– А мы щас это исправим, – сказал он. – Ну-ка, валенок, снимай штаны.
Сава вжал голову в плечи, став похожим на дряхлую черепаху, которая увидела приближающегося охотника с большим камнем. Камнем для кромсания панциря.
– Не надо, – пискнул он.
– Надо, валенок, – ухмыльнулся Зажим. – Расчехляй пердак. Будешь трахаться. А не то сами из тебя девочку сделаем. Эй, Але!
Женщина не шелохнулась.
– Задеревенели. Оба, – сказал Ходжа, возбужденно облизываясь. Зажим протянул зэку бутылку, и тот сделал долгий глоток.
Подойдя к Саве, Зажим приказал:
– Снимай. Снимай штаны, толстяк.
Сава поднял на зэка умоляющий взгляд.
– Давай.
