– Во время обеда разговаривать запрещено, – объявил он. – А поскольку вы грибы и говорить не можете в принципе, то для вас известная поговорка должна звучать так: «Когда я ем, я как всегда». Хе-хе. Остроумно, правда?
Довольный своей шуткой, егерь снял крышку, зачерпнув половником содержимое.
– Убери эту хрень, – разлепил губы Зажим, увидев перед носом бесформенно-липкий комок геркулесовой каши.
– Ешь, – сказал Дикий, но зэк сжал губы.
– Ну как хочешь, – пожал плечами егерь. Он подвинул кастрюлю в сторону Ходжи. – Ты тоже объявляешь голодовку?
Ходжа не мигая глядел на половник, словно егерь предлагал отведать ему живых гадюк.
– Я… – промялил он, но Дикий уже засовывал ему в рот кашу.
– Вот так. Жуй хорошо, – приговаривал он. Ходжа смотрел на него с преданностью собаки, торопливо прожевывая холодную субстанцию.
Зажим, как мог, максимально вытянул голову, стараясь разглядеть «гриб», расположенный за Ходжой. Голова человека была неестественно запрокинута назад, лицо сморщенное и почерневшее, как чернослив, рот раззявлен. Глаза человека были закрыты, и он не шевелился.
«Ноги».
Зэк глубоко вздохнул.
«Ноги. Твои ноги уже затекли, не так ли?» – вкрадчиво поинтересовался внутренний голос.
Зажим попытался отмахнуться от этих мыслей, но они вновь и вновь упрямо карабкались в его мозг мохнатыми пауками.
Да. Он уже ощущал легкое онемение в ногах. А с тех пор, как их с Ходжой спеленали, прошло всего пару часов! Что же будет через день? Через два?
Его взгляд непроизвольно вернулся к трупу.
Он мертв уже давно – кожа высохла, и сам погибший превратился в мумию. Значит, их ждет то же самое.
Зажим посмотрел на Дикого, который продолжал с увлечением кормить Ходжу.
– За папу, – сопел он. – За маму. За бабулю… за…
– Эй, послушай.
Зажим издал глубокий вдох, собирая всю свою волю в единое целое.
– Я не знаю, кто ты. И зачем ты все это делаешь. Но мы ведь можем договориться, – произнес он. Уголовник напрягал все внутренние ресурсы, чтобы его голос звучал уверенно, но предательская дрожь все равно выдавала его истинное состояние.
Дикий замер с половником в руках, внимательно слушая зэка.
– У нас есть деньги. Есть люди, которые смогут заплатить за нас. Назови цену, и мы договоримся. Понимаешь?
Егерь надул щеки и округлил глаза.
Зажим выдавил нервную улыбку.
– Ну так что? Согласен? Вытащи нас отсюда. Обещаю…
Договорить он не успел, потому что в следующее мгновенье Дикий шлепнул ковшом по правой щеке и с шумом выпустил воздух изо рта. Лицо его поскучнело.
– Я же говорил, что вы предсказуемы, – сказал он, вытирая щеку от прилипшей каши. – Я слышал это сотни раз. Сначала вопли и шум. Потом слезы и сопли, далее идут угрозы. За ними следуют попытки договориться. Затем прострация, за ней опять истерика. И наконец смирение. Рано или поздно все стадии созревания вами будут пройдены.
Дикий повернулся к Ходже, который, давясь, глотал холодный обед:
– Еще?
Ходжа замотал головой.
Егерь понятливо кивнул и пересел к следующему «грибу» с бледно-розовой шляпкой.
– А насчет поговорить… Мы обязательно поговорим, малыш, – тихо произнес он, обращаясь к Зажиму. – Обо всем. О тебе. О твоих родителях. О том, как тебя воспитывали. О том, когда ты впервые взял чужую вещь без спроса. Ты расскажешь мне о своей первой девушке. Поделишься опытом, когда ты испытал свой первый оргазм. Я хочу услышать, когда и сколько раз тебя предавали. Какие сны тебе снятся. Что же касается денег… Что такое деньги? Сегодня ты богат, а завтра жрешь с помойки объедки. Деньги меня не интересуют.
Достав из внутреннего кармана баночку с нашатырным спиртом, Дикий сунул его под нос «грибу» с червивой щекой. Голова
