Истощенные, грязные, опухшие рабы, оглядываясь друг на друга, крестились, начали пробовать пищу на вкус, а потом есть. Они всё еще не понимали, куда попали, и какая судьба ожидает их.
Рыжий подошел к Егорке. Пристально осмотрел его. Увидел дудочку за поясом, ухмыльнулся.
— Ну, и как зовут нашего юнгу — музыканта?
Парнишка обернулся по сторонам, потом понял, что обращаются к нему, робко произнес. — Егорка.
— Егорка, — обидно передразнил рыжий.
В его голосе было что-то пренебрежительное и вместе с тем очень смелое, мальчишеское, задорное.
— Фамилия? — боярский отпрыск добавил в голос металла.
— Сонин.
— Так вот, юнга! Будущий матрос должен гордо произносить свое имя и должность... Юнга флагмана "Ля Витэс" Егор Сонин. Ясно.
— Да... — промямлил. Егор.
— Не, да. А так точно. Повтори.
— Так точно, — звонко произнес Егор.
— Добавки хочешь?
— Нет.
— Тогда иди за мной, будешь помогать.
Кто-то из бывших невольников негромко затянул песню. Мелодия была горькой, тягучей. Он хмуро сидел, привалившись к борту, в такт постукивал по доскам грязной ладонью...
Тоска по неудавшейся жизни звучала в песне, и было грустно слушать её здесь, над морским простором, из уст человека, для которого не было другой дороги, кроме как погибнуть от побоев и издевательств, с утра до ночи работая прикованным цепью к галерной скамье.
Юнга взглянул в сторону певца, увидел, как сошлись у него брови над переносьем, как тоскливо блеснули белки полузакрытых глаз.
Рыжий заметил спускающегося с верхней палубы человека в одежде похожей на его. В глазах парня заплясали веселые чёртики, он резко развернулся и гаркнул. — Пашутин, Климкин, Миронов ко мне.
К нему подошли три моряка.
— Климкин, песню про остров, запевай. Пашутин и Миронов подпевают. Юнга подыгрывает на дуде.
