парнем.
– А тому Большому Сэму, – лишь бы не молчать, спросила Юли, – не досталось за полет без штанов?
– Откуда ты?.. – начал было Лин, а потом рассмеялся: – я уже и забыл, что рассказал тебе. Видимо, изрядно перепугался, если такая ерунда в памяти всплыла. – Он помолчал, успокаивая легкий кашель. – За полет не досталось, а вот за то, что полетел, не проверив снаряжение… Два месяца в небо не пускали, общий дом драил.
Историй у Лина в запасе было несчетное количество. Дюжину ночей Юли проскальзывала к нему в палату и слушала, слушала, слушала, как отчаянно сражаются Крылатые в пустыне со смертью, как громко они насмехаются над ней у костра. Как пьют грибную настойку, как любят, сходятся и расходятся, но не предают друг друга даже словом.
Иногда, когда она вслушивалась в смешливый голос в темноте, Юли казалось, что у нее вырастают крылья. Что она сама сидит рядом с Братьями и вместе с ними звонко смеется. Ей было хорошо, она чувствовала себя по-настоящему легко и свободно с Лином, научилась весело отшучиваться в ответ на его колкости, пару раз даже игриво хлопнула его по плечу. Да и Крылатый перестал путать ее с Алисой, ни словом не вспоминая ту в своих историях. Юли надеялась услышать что-нибудь о своем отце, но Лин и про него ни разу не упомянул. Зато рассказал о многих других, смешных, нелепых, смелых и сильных Крылатых. Они обрели для Юли лица, повадки, даже голоса – Лин умело изображал собратьев, изменяя собственный голос на разные лады.
Они тихо смеялись и перешептывались до глубокой ночи. И Юли казалось, что кроме них нет на свете больше никого. Она бы многое отдала, чтобы так и было.
Но необходимость старательно скрывать свои ночные походы от бабушки неотвратимо возвращала ее в жестокую реальность. А еще кашель. Он врывался в истории Лина, разрушая яркие образы, забавные словечки и живописные детали в портретах. Он скручивал тающее тело Крылатого, который задыхался, пряча лицо в ладонях, утыкаясь в подушку, желая скрыть кровь, что текла у него из судорожно искривленного рта.
Никогда еще Юли не чувствовала такой душевной боли, какой может сопровождаться щемящая нежность к другому, не знала, как мучительна бывает настоящая беспомощность. Она с силой отнимала руки парня от его лица, прижимала их к груди, баюкала, шептала что-то.
Каждый раз Юли боялась, что очередной приступ станет последним. Но Лин поднимал голову, отирал губы, глотал успокаивающий воспаленное горло травяной отвар и, если у него оставалось хоть немного сил, продолжал рассказ с того, на чем остановился.
Потом, когда она уже замирала под одеялом в своей комнате, отделенная от Крылатого коридором и двумя дверьми, Юли лелеяла в памяти каждое слово, каждый взгляд, что Лин на нее бросал. И это давало ей терпения пережить остаток ночи и бессмысленный день, полный штопки старого тряпья, и дождаться новой встречи.
– Совсем ты квелая, – говорила ей бабушка на рассвете. – Еле добудилась тебя!
Юли лишь кивала. Она старалась во всем соглашаться с Фетой, только бы та не заподозрила в вечной усталости внучки иную причину, кроме изматывающей болезни, еще не покинувшей полностью юное тело.
– Ну, и что там с придурковатым Эдди? – спросила Юли, заходя в комнату.
Лин не ответил. Он лежал лицом к стене, прижимаясь лбом к холодной кладке. Несмотря на то, что он плотно укутался в покрывало, парень не мог скрыть озноб. Его плечи мелко тряслись, а по спине то и дело пробегали судороги. Юли подошла ближе и ощутила запах холодного пота и крови. Она прижала ладонь к липкому лбу Крылатого и почувствовала, как тот дрожит всем своим изможденным телом.
– Сегодня плохо? – тихо спросила она.
Лин слабо пошевелился, не открывая глаз.
– Я просто посижу с тобой, хорошо? – сказала девушка, опускаясь рядом на кровать.
Юноша, еще вчера рассказывавший ей о том, как поразительно глупил один из Братьев во время Посвящения, прижался к ее боку, отчаянно, с какой-то детской надеждой на спасение. Юли вздрогнула от нахлынувшей нежности к нему. Она скинула ботинки, вытянулась рядом с Лином, обнимая его за плечи. Ей хотелось поделиться с ним хотя бы частью силы, что билась в ее груди в унисон с сердцем. Юли чувствовала, как отросшие волосы Крылатого щекочут ей шею, а его судорожное дыхание раздавалось у нее над самым ухом.
Он был так близко. Так немыслимо, непозволительно близко. Если бы только не клокочущий кашель, что раздирал его грудь. Если бы только не эти болезненные вдохи и мучительные выдохи. Если бы только он не был сейчас в полном страха и мучения дурмане. Если бы он был здоров и просто захотел, чтобы Юли оказалась рядом с ним, в одной постели… Но все было так, как было.
