так далеко, так не важно, незначительно.
– Я знаю, что он вызвал тебя. Знаю, что он усилил охрану и приказал набрать добровольцев в Вестники. Но скажи мне, Том, – Вожак приблизил свое широкое лицо к отпрянувшему Томасу, – есть ли хоть один, пусть маленький, несущественный, пусть самый спорный и случайный, но признак того, что где-то в пустыне сокрыта живая земля и оазис?
Томас задержал дыхание, еще раз взглянул на огонь, вспоминая, как тело Анабель совсем недавно объяли такие же языки пламени, и не смог солгать. Он медленно покачал головой.
– Так я и думал… – Хэнк похлопал крепкими ладонями о колено. – Старик пытается отвлечь народ, бросить недовольным кость надежды. Ради этого он готов рискнуть людьми и медальонами. Ты понимаешь, Том?
У Крылатого не получалось выдавить из себя ни звука, и он снова кивнул.
– Почему же тогда ты ему помогаешь? – тихо спросил Вожак без тени осуждения в голосе.
– Он… – Томас помотал хмельной головой, но Хэнк ждал продолжения. – В обмен на мою помощь он давал лекарство для Анабель… Столько, чтобы поддержать ее силы и уменьшить страдания…
– Проклятье! – Вожак сжал огромные кулаки. – Если народ узнает, Том, мы сможем сместить его! Теперь, когда… снадобья не нужны, ты вернешься к Братьям?
Томас вспомнил розовые кулачки Юли, ее серьезные глазки, гладкую кожу, мягкие кудряшки, но и слова Правителя о необратимой хвори внутри маленького тельца он тоже помнил.
«Но она абсолютно здорова, – успокоил себя Крылатый. – Тот кашель… Да просто подавилась. Она такая крепкая для новорожденной. Все обошлось!»
– Да, Хэнк, я буду с вами, – решился Томас, протягивая руку Вожаку.
А наутро, когда он с трудом оторвал тяжелую голову от подушки, обеспокоенная Фета, схватив его за плечи, проговорила, пряча глаза, что девочка кашляла всю ночь, а теперь отказывается от молока.
Глава 21
Отсмеявшись, Томас накрыл окоченевшее тело юного варвара темной тканью. Глупость собственного поступка в порыве гнева, то, как он накинулся на отряд воинов, вообразив, что мстит за девчонку, полностью вписывалась в картину его жизни.
– Геро-о-о-ой, – протянул он сквозь зубы и огляделся по сторонам. – И как теперь ее искать?
Пустыня бесстрастно ширилась, жила своей сожженной жизнью, не обращая ни капли песчаного внимания на ползшего по ней Крылатого.
Подтягиваясь на руках и перенося вперед вес тела, Томас добрался до опрокинутого навзничь старого воина. В широко распахнутых глазах не было ни страха, ни смирения. Восторг – вот что в них запечатлелось, словно в самый последний миг варвар сумел разглядеть за чертой именно то, что мечтал там обрести.
– Будем надеяться, что преисподняя нам достанется не одна на всех, – прошептал Томас, роясь в походной сумке воина.
Наконец он нашел, что искал. Смятая карта, которую он хранил в сожженной варварами старой книжице, совсем истрепалась, но рисунок на ней еще можно было разобрать. Крылатый, щурясь и чертыхаясь, принялся изучать каракули. Вот тут линия прошла через косы, вот тут пересекла скалистые холмы, здесь – последнюю часть пустыни, а дальше уперлась в подножие скал, у которых он, Томас, сейчас лежал, не в силах пошевелить ногами. Оазис находился где-то рядом.
Оглянувшись еще раз, Томас пополз в сторону больших камней. Что-то темнело меж двух склонов. Воздух стал гуще, насыщенный незнакомыми запахами, он приятно холодил лицо. Так пахла земля у дома Анабель. Так пахли ее маленькие саженцы. Так пахла трава, что медленно превращалась в целебный отвар.
Томас закрыл глаза и весь отдался запаху. Если бы он только мог выпустить крылья, взлететь над землей, ему понадобилось бы мгновение, чтобы очутиться там, откуда исходил аромат самой жизни. Но силы покидали его тело. Он чувствовал, как слабость поднимается выше, от ног по спине, его захлестывали бархатные волны бессилия. Боли он не ощущал, как и страха. Это было похоже на то, как медленно засыпаешь после долгого, тяжелого дня, погружаешься в омут желанного успокоения. Туда, где ждет Анабель.
– Я только погляжу, что там, милая, – шептал Томас, подтягивая тело на еще слушавшихся его руках. – А потом все тебе расскажу.
– Я и над паром ее держала, – лихорадочно перечисляла Фета, укачивая кричащую девочку, – и камушки теплые к грудке прикладывала, и пела ей, и молилась. Не помогает.
Кормилица сидела на краю стула, теребя в руках влажную тряпочку.
– Вон, Элла вся измучилась, – кивнула на женщину старуха, – ее-то девица знай себе ест да спит. А эта… Бедная сиротка
