и не боится смерти…»
Дверь в одиночную палата была крепко заперта. Юли коротко постучала.
– Со мной все в порядке. Спасибо, – послышалось в ответ.
Ей надо было бы войти, проверить компрессы, но в комнату бабушки ее тянуло сильнее. Юли просто не могла больше откладывать встречу. Она решительно отвернулась от двери и пошла к Фете.
Бабушка сидела у стола сгорбившись, рассеянно перекладывая сухарики на тарелке. Услышав шаги, она подняла к Юли заплаканное лицо.
– Ну, садись, моя хорошая, садись, – проговорила она, утирая щеки ладонями.
– Бабушка, что случилось, скажи мне, – кинулась к ней Юли, осторожно беря влажные от слез старушечьи руки в свои. – Ты заболела? Ты умираешь? – Девушка решила сразу спросить о самом страшном, что надумалось ей за бесконечные часы после возвращения Феты из Города.
– Нет, мне такое благо не положено… – ответила та, внимательно глядя на внучку. – Мне надо сказать тебе кое-что, только слушай меня внимательно: я скажу один раз – и больше мы к этому не вернемся.
Замерев, Юли ловила каждое слово бабушки.
– Старик собрал всех, чтобы сказать… – Она запнулась, но продолжила: – Сказать нам, что Вестники, скорее всего, погибли. Недалеко от Гряды они попали в грозу, а после из тех мест пришел серый Вихрь… Он принес с собой рюкзак одного из Крылатых. Скорее всего, путников больше нет в живых. И нам просто не стоит ждать их возвращения.
– Ох, Святые Крылатые… – прошептала Юли, скрывая облегчение. Конечно, ей было жаль смелых воинов, но, если бабушка здорова, и Городу не грозит скорая гибель – значит, ничего по-настоящему страшного не произошло. – И что же теперь?
– Старый Вестник попробует нарисовать еще одну карту, Братство подготовит еще Крылатых… Все, как всегда… – Фета досадливо махнула рукой. – Но ты не поняла, милая.
– Что не поняла? – холодея, переспросила Юли.
– Один из Вестников… Томас. Вожак. Он был… Он был твоим папой, милая, – наконец выговорила Фета, и слезы покатились по ее морщинистым щекам.
Юли медленно откинулась на спинку стула, голову заполнила гулкая пустота.
«Старый Вожак был моим отцом, – подумала она. – Это был мой папа. Тот, от которого пахло гарью и песком».
Она непонимающе подняла глаза на бабушку, которая уже совладала со слезами.
– Но если это был он. Почему же… Почему он ни разу не пришел ко мне? Почему, улетая, даже не передал мне записку? Не попрощался? – Она все повышала голос, почти срываясь на крик.
– Это я виновата, – помолчав, призналась Фета. – Он не мог с тобой увидеться, ты была… Ты всегда была опасна для него, могла выпить его силу, не понимая, что делаешь. Так случилось один раз… очень давно. Тогда. Ты понимаешь?
– Да, – выдавила Юли. – Он ненавидел меня?
– О, нет… – Фета покачала головой. – Он сделал все, чтобы ты жила… Он приносил нам медальоны, милая, чтобы ты могла жить. Он просил передать, что любит тебя, но я решила, что это принесет тебе только боль. Решила, что будет лучше, если ты забудешь о нем…
– Нет, бабушка, так не лучше, – прошептала Юли.
– Я любила твою мать, девочка, и твоего отца я тоже любила. Но тебя я люблю больше их двоих вместе, – наконец сказала Фета. – Тебе сейчас горько, но у тебя остались бабушка и твой дом. Мы справимся. Все будет хорошо.
Юли ничего не ответила, лелея в себе зачинающееся горе. Старая рана, что, казалось, давно уже зажила, вдруг раскрыла свои края, наполняя Юли ослепительной болью.
– Ты иди, отдыхай… – шепнула Фета, не зная, что еще сказать внучке. – А завтра еще поговорим.
Юли встала со скрипнувшего стула. В комнате горела тонкая свеча, освещая мягким светом стол с нетронутым питьем, морщинистое лицо Феты и затертый топчан. Девушка постояла на месте, собираясь с мыслями.
– Ты сказала, что погибли Вестники, то есть кто-то еще, кроме… кроме моего отца? – спросила она, уже двинувшись к выходу.
– Там еще была девочка, твоя одногодка… – ответила Фета, прижимая кусочек ткани к лицу. – Я хорошо ее знала. Молоденькая, рьяная… Алиса.
Имя нагнало Юли в дверях, ударило в спину, пронзая насквозь.
– Так вот почему Алиса не приходит к нему, – прошептала девушка, переступая порог.
