деле… «Уже и другом?!» – … и ты поведешь свои дела куда успешнее, чем прежде. «Мне и прежде было не плохо одному их вести».
Аснар поднялся. Тут же поднялся и молодой конубл.
– Совершим же сделку? – улыбнулся Аснар. – Кстати, я не спросил тебя о важном. Сколько ты намерен получить с одного деба?
«Ты не спросил, потому что тебя это не волновало. О другом говорили мы» – Не менее пяти дебов поверх одного, достопочтеный.
– О-о, это хорошо. Ежели случится все так, как ты загадал, пять дебов поверх одного – справедливая награда за смелость. – Аснар подошел к нему и протянул ему конец своего пояса. Каум заткнул его себе за пояс, а конец своего кушака передал старому конублу. Тот проделал то же самое.
– Сколько тебе не хватает? – спросил Аснар.
– Тысячи, – соврал Каум. Ему не хватало шести тысяч дебов, но он намеревался их найти за оставшееся время. Тысячу же он назвал, чтобы не быть слишком обязанным Аснару.
– Совсем немного, – приподнял левую бровь тот. – Чтобы наверняка получилось, я дам тебе двадцать тысяч, а за это попрошу вернуть двадцать одну. Просто так, в знак уважения. Все, что выше будет, оставь себе или отдай своим конублам.
– Благодарю, хол-конубл. Я принимаю твой дар мне.
– Ха-ха! Это не дар. Не воспринимай его так. Это взнос… за который нужно будет платить. Прощай… – С этими словами старый конубл отцепил свой пояс от талии Каума и, развернувшись, вышел вон.
Холкун закрыл глаза. Он слышал, как в комнату уже спешат слуги, чтобы выпроводить его. Он знал, что они через миг войдут к нему, но не мог удержаться и не закрыть глаза.
Воистину, думалось ему, Аснар занимает положенное ему место в их городе. По сравнению с ним, Каум еще ребенок. Такого провала он не ожидал. Ему было понятно, как бы не завершилось его предприятие, он уже привязан к партии Аснара и, что еще хуже, в случае успеха его задумки, не он станет получать основную прибыль, а Аснар. Он же будет всего лишь смотрящим за караванами. Будет рисковать своей жизнью, а ежели погибнет, его место займет другой. И проторенная им денежная дорожка будет работать. Всегда будет работать. С ним или без него.
– Просим тебя, достопочтеный, – вошли слуги и указали ему на дверь.
***
Колесница медленно ехала по улицам города. Холкуны и пасмасы, саарары и брезды с некоторым удивлением поглядывали на нее. Колесница была создана для полета. Ее хищные формы, поджарый вид, – все это было создано, чтобы стремительно мчаться, разрезая заслон из воздуха. Конублы любили быструю езду более не из-за самой любви к скорости, а потому, что это привлекало внимание к их персоне. Они гордились своим положением на колеснице, своим возвышением и грациозной позой, полетом над грязной жижей улиц они доказывали презренным пешеходам тысячелетний закон: рожденный ползать в грязи, не взлетит как птица.
Каум не любил быстрой езды. Возможно, Каум был одним из той небольшой плеяды торговцев, для которых важным было их дело. Они искренне любили его. Что же до денег? Да, это весомая часть, приятное дополнение к удовольствию от работы, но не главное.
То, что проделал сейчас с ним Аснар, не просто обескуражило молодого конубла, оно взбесило его, вывело из себя так, как, наверное, не выводило ничто и никогда. Он ехал побледневший, плохо понимая, куда правит. Более полагаясь на своего коня, чем на свою память.
Аснар отнял у него дело. Знал он это или нет, но старый торговец ударил в самое больное место. Много снегов назад холкун зарекся зависеть от кого-либо; зарекся отдавать в руки кого бы то ни было вожжи от своей жизни. Сейчас он понимал, что он не отдал вожжи, их у него забрали. Сделали это бесцеремонно и беззастенчиво. Как само собой разумеющееся.
Каум сжал губы. Он вспомнил приторно-вежливое лицо Аснара, его рот, сжимающийся в маленькую точку, когда он улыбался, и глаза, властные, хищные глаза, смотрящие так, словно весь мир принадлежит им.
Холкун вдруг остро осознал, что примкнул к сомну тех, кого уже пожрала эта троица: Аснар, Линул и Мириул. Три рода, великих торговых рода. Извечных. Неискоренимых. Три проклятых рода!
Быстросчет неожиданно заметил, что ему не хватает воздуха – он не дышал, пока с возмущением думал о том, что с ним
