собой, сведя их внизу живота, и с нескрываемым нетерпением смотрела, как Лоова выбирается из садовых зарослей. На ее голове красовался венок из целой плеяды разноцветных авроньих бутончиков, делавших девушку похожей на ходячую клумбу.
– Тьфу! – смачно сплюнула Лоова и стала выбирать из волос мусор из пыльцы, листьев и иных «подарков» оставленных ей садовой флорой. – Как поживаешь? – просила она между делом. – Скучала?
– Очень скучала по тебе. Каждый день думала. Волновалась.
– Чего волновалась? Сказала, что приду – значит, приду.
– Не о том, я… о деле, которое… о деле твоем.
Лоова на миг задумалась и улыбнулась:
– А-а-а, ты о воровстве. Не, – отмахнулась она, – об этом не переживай. В этом я очень могу. Никто и никогда не заподозрит. – Она снова сплюнула. – Чего думала обо мне? Как думала?
– Как? – Анитра отвела взгляд. – Вспоминала нашу с тобой встречу. Необычайно нравишься ты мне. Сама не знаю, почему так. Как о тебе подумаю, тепло становится. Словно ты… дочь мне… – Девушка не заметила, как улыбка быстро сползла со щек Лоовы. Она погрустнела. Анитра продолжала: – Хотела тебе рассказать о горести моей. Да сейчас уже не то. Прошло уже.
– Обидели тебя здесь? – нахмурилась дикарка.
– Ни-ни, такого ничего даже и не помышлялось. Просто… – Анитра всплеснула руками, вздохнула и только этим выдала бурю чувств, клокотавших в ней. Она отняла взор от небес, посмотрела на Лоову, вдруг как-то вся засветилась, смягчилась и поманила ее за собой.
Они прошли в дальнюю часть сада, где уселись прямо в траву. Здесь, в этом закоулке сада, в густой тени растений, которые делали ночную полутьму еще более черной, именно здесь яснее всего возможно было разглядеть различия между двумя девушками. Грациозность, с которой Анитра сидела даже на голой земле, резко контрастировала с вальяжностью, с которой Лоова развалилась поодаль; плавность движений жрицы оттенялась резкостью и по-мужски точными движениями маленькой дикарки.
– Поймешь ли, не знаю, – начала Анитра, – но грустно мне здесь. Не так я думала про храм. – Анитра вздохнула. – За его дверьми мне виделись чудеса. Мне виделся свет. Всякий раз, когда я входила внутрь, нечто внутри меня воспаряло. Я видела лучи, свет отовсюду. И только, когда…
– Как скучно ты говоришь, прекрати это! – неожиданно прошептала Лоова. Она помолчала. – Когда ты говорила… до этого, твои слова мне нравились. Ты умеешь долго и очень красиво говорить. Ласково. Сейчас же ты как подыхающая кобыла или корова мычишь. Мне не нравится… и хочется тебя ударить.
Жрица умолкла, ошарашенно вглядываясь в черный силуэт, лежавший рядом с ней. Ей не верилось, что дикарка способна сказать такое. Так больно ранить ее. К горлу подкатил ком.
– Не вздумай плакать, – зашипела Лоова. – Не выношу рева. Тьфу! – Она села. – Чего ты мне хочешь сказать, я поняла. Бежим. Я готова.
Анитра ощутила те чувства, которые рождаются у женщины, когда ее совершенно голую застает врасплох чужой мужчина. Если бы не ночь, Лоова с удивлением отметила бы, как жрица вспыхнула щеками, потупилась и тихо зашептала молитву.
– Почему ты замолчала? – спросила Лоова. – Тебе будет мешать эта тряпка, ну и венок придется выбросить. Тряпицу мы укоротим. Нож у меня острый.
Анитра вцепилась пальцами в землю и сжала их что было сил. Ей показалось, что она пережила самое страшное предательство в своей жизни. Губы ее сжались.
– Зачем ты пришла, Лоова? – спросила она на выдохе.
Дикарка шмыгнула носом, покопалась у себя за поясом, почесала копну волос и спокойно сказала:
– Дурные вести. К смердящей яме идет саарар по прозвищу Кол.
– К какой яме? Что ты хочешь от меня?
– Смердящей ямой я зову ваши ларги. Здесь вонь невыносимая.
– О, боги, – поняла, наконец, Анитра, – саараряне идут сюда? Зачем же?
Со стороны Лоовы донеслось «гы-гы»: – Люблю тебя слушать. Говоришь длинно, красиво и ласково. А иной раз, ну дура дурой становишься. Зачем идут саараряне? Ха-ха. Бить вас. К чему им еще столь долго тащиться и претерпевать здесь!
– Погоди же, – Анитра напрягла память. Утром этого же дня в храм заходили холкуны из городского совета. Они и верховные жрецы о чем-то долго говорили у ног идола великого бога. Владыка внимал им, как и всегда, молча. Она, помнится, тогда удивилась, чего бы столь уважаемым мужам делать в храме в этот час, всегда бывший женским часом. Старухи-вдовицы также удивленно смотрели на вторжение мужчин, прильнув спинами к холодным стенам храма.
