тотема, который собирался припомнить должок. Надо бы вернуться, растормошить Черта – может, хоть он скажет что-нибудь дельное. В любом случае надо побыстрее сваливать из этого удушливого места, в котором туманится сознание и слабеет воля.
Книжник медленно продвигался в полумраке между мерцающими перепонками. Теперь он ощущал себя во внутренностях гигантского живого существа. То ли паразитом, то ли пищей, никак не желавшей перевариваться. И от того, и от другого становилось мерзко. Хотелось действовать, двигаться вперед, куда-то бежать – но мешали эти проклятые перепонки, холодные и липкие, да еще этот тяжелый, удушливый, вызывающий галлюцинации воздух.
– Эй… Слышь?
Книжник вздрогнул. Кто-то тихонько подергивал его сзади за полог куртки. Резко обернулся, сжав кулаки в готовности броситься в драку. Заставил себя расслабиться и опустить руки. Никто не собирался с ним драться: за спиной стоял, скалясь, тощий, как смерть, паренек со впавшими черными глазницами на изможденном лице. Только лихорадочно горящие глаза в этих черных глазницах свидетельствовали о том, что паренек пока не собирался отдавать душу своему всеядному тотему. Хотя путь покойника на базе «Химия» известен: в жертвенник – на химические соединения для производства всего необходимого. И пищи, разумеется. Здесь ничего не пропадает даром, и живые жрут мертвых под видом синтезированных тотемом сухпайков. И даже стреляют из оружия, отчасти состоящего из костей и зубов ушедших. Есть в этом какая-то суровая справедливость. Правда, блевать от нее тянет.
– Эй, Молоток… – повторил паренек, продолжая странно улыбаться. Похоже, он был немного не в себе.
– Какой я тебе Молоток? – хмуро отозвался Книжник.
– Хрипатый тебя так прозвал – значит, ты Молоток и есть.
– Ладно, шут с тобой, Молоток так Молоток. Чего надо-то?
– Слыхал, ты Буку отыскать хочешь?
– Хм… Я так понимаю, тут все его ищут.
– Не, – паренек помотал головой с таким усердием, что показалось – сейчас она отвалится. – Не каждый на Ристалище полезет, некоторым пожить охота. Мне, вот, эта самая Сила ни к чему. Проблем от нее больше, чем проку.
– А как же слова Оракула, что должен остаться только Последний?
– Так когда это случится? Может, через год. А может, лет через десять, когда половина народа на ВДНХ передохнет, – паренек хихикнул. – А за это время много чего случиться может.
– «Или падишах умрет, или осел, или я…» – пробормотал Книжник.
– Чего?
– Поговорка, говорю, такая. Хаджа Насреддин так сказал, мудрец один. Ты, значит, всех пережить надеешься?
– Кто знает, – паренек оскалился еще шире. – Мое дело маленькое, а вот тебе помочь можно.
– С какой стати такая благотворительность?
– Никакой этой… благотворительности. Ты мне – я тебе. Идет?
– Смотря, что предложишь. Что у тебя есть?
– Информация. Как добраться до Буки, минуя Ристалище.
– Выходит, ты знаешь такую важную вещь, но до сих пор тут штаны свои переливчатые просиживаешь?
– А что толку – знать это? Силой Бука все равно не поделится – ему нужен лучший. А у тебя, по ходу, к Буке другие вопросы.
Семинарист с подозрением уставился на паренька. Откуда он это пронюхал? Черт растрепал, что ли?
– Как тебя звать-то? Чего тебе от меня надо?
– Звать меня, допустим, Плюгавый. А надо мне, чтобы ты отправился на базу «Биология».
– Зачем?
– Там тот, кто укажет тебе путь к Буке.
– Выходит, сам ты ничего толком не знаешь. Значит, уже соврал. Как же тебе верить после этого?
– Не хочешь – не верь. Да только на Ристалище тебе… – Плюгавый выразительно провел по шее ребром ладони. – А так можно и голову сохранить, и путь срезать.
Услышав знакомое выражение, Книжник ощутил что-то вроде дежавю:
– Вы что, сговорились, что ли?
– Это ты о чем?
– О том, чтобы «путь срезать». Скажи лучше, тебе с того какой интерес?
– А никакого.
– Вообще никакого?
