– Ты поверил б… продажной твари? Взгляни в её глаза, и всё станет ясно! Почему эти девчонки решили умереть, но не стать подстилками? Почему для них честь оказалась дороже жизни?! Спроси себя, Петя! Задай этот вопрос себе, взгляни в глаза тех, кого мы вытащили из ямы, и сравни с их глазами… – указываю на сгрудившихся шлюх. Затем встаю с бревна, на котором мы сидим: – Я к своим. Они там с ума сходят. И у дочери сегодня приступ был. Едва откачал…
– У дочери?! – Пётр смотрит на меня круглыми глазами. – И ты молчал, что женился? А, понимаю! Одна из тех, кто едет с тобой… Но кто? Старшая или младшая?
– Старшая, Петя. Младшая – сноха. Жена моего сына.
Он расплывается в улыбке:
– Боевая она у него. Как с пистолем выскочила, когда стрельба началась…
Улыбаюсь в ответ, а сам думаю: уже всё решил? Не спрашивая? Ни ту ни другую? Что будешь делать, если откажут? Допустим, Вовка сам разберётся. Но уверен, Хьяма придётся ему по нраву. Мы же отец и сын. И общего у нас куда больше, чем он предполагает. Но вот Аора… А, что будет, то и будет.
Кивнув на прощание, иду по направлению к лагерю. Спускаюсь по холму, подхожу к машине. Ко мне бросаются слуги:
– Ваша светлость! Говорят, что там нашли что-то страшное?
– Да. Овраг с убитыми. И женщин, которых не кормили две недели.
Золка вскрикивает, затем зажимает рот руками. Сола с ужасом смотрит на меня. Кто-то из ребят потрясённо произносит:
– Как можно убивать своих?!
Я устало машу рукой:
– Всё. Лучше меня ни о чём не спрашивайте. Это… страшно. На самом деле страшно. – Пауза. Я окидываю их взглядом. – Вы уж извините, но вы теперь поедете на телегах. В фургон положим тех, кого нашли.
– Ой, ваша светлость, зачем извиняться? Мы же всё понимаем. Конечно.
Снова пауза, потом Стан тихонько произносит:
– Ваша светлость, мы ваших уложили, палатку им поставили, надули… – Ребят я обучил этому делу в первую же ночёвку. – Ужин вам оставили. Вот он, укутали, чтобы не остыл… – Толкает в бок Золку. Та спохватывается, стремглав бросается в фургон, через мгновение выскакивает с чем-то большим, и я узнаю одеяло. Она разворачивает его и достаёт кастрюльку, от которой вкусно пахнет. Затем ставит термос. – А мы пойдём туда… Поможем… – показывает в сторону отсветов костров, на которых греют воду для спасённых.
– Хорошо.
– Посуду оставьте, ваша светлость. Я приду – помою, – бурчит Сола. – А то знаю я вас, ещё начнёте намывать! Не мужское это дело!
Я улыбаюсь, забираю кастрюлю и задумчиво смотрю в спины моих слуг. Скоро они начнут новую жизнь. Выберут свой путь. Нет у нас на Новой Руси служанок, слуг. Но за этих четверых я спокоен. Не пропадут… Иду к оранжевой палатке. Возле входа – складной стульчик. Снимаю с шеи оружие, ставлю рядом. Затем беру ложку, открываю кастрюлю. Сола, как всегда, на высоте. Как только умудрилась! Котлеты, тающие во рту, картошка. Здесь её, правда, называют земляным яблоком. Но от перемены названия вкус не меняется. Не спеша ем, запивая горячим кофе, который оказался в термосе. Звёзды складываются в длинную ленту на небе. Но мне кажется, что там, где когда-то была столица Русин, оно озарено багровыми отсветами. До города далеко, и не должно быть видно ничего подобного. Значит, просто самовнушение.
Наелся. Не заметил, как смолотил всё. Теперь можно и покурить. Достаю сигару, щёлкаю зажигалкой. Первые – самые вкусные затяжки. Струится ароматный дымок, исчезая во тьме. Алый кончик мерно разгорается и гаснет… Услышал шорох ткани за спиной, оборачиваюсь. Из-под полога высовывается всколоченная голова Хьямы и рука с пистолетом:
– Вы, эрц? Почему так поздно?
– Много дел, девочка. Там… – мотнул головой в сторону лагеря кавалеристов.
Девушка некоторое время молчит, наблюдая за мной. Потом тихонько спрашивает:
– Вы меня снохой называете… А себя – свёкром…
– Да.
– У вас действительно есть сын?
Улыбаюсь, хотя вряд ли она может разглядеть в темноте улыбку. Впрочем, увидела. Потому что в ответ я получаю такую же. Да нет… не такую. Она искренняя и смущённая. Никогда не видел у неё раньше.
– Есть. Он на три года старше тебя.
– А он… Какой он, ваш сын?
Показываю на себя. Качает головой:
– Не понимаю…
– Он – это я. Просто молодой. Мы практически как две капли воды. Только волосы у него светлее.
– Ой… – Суёт себе большой палец в рот, как делает всегда, когда волнуется.
– Откусишь.
– Ой! – Торопливо выдёргивает, опускает голову.
