Он закрепляет повязку и массирует ладонь.
– Божества создали ад, и не один, – говорит он, – но все они бледнеют перед тем, что создали для себя люди.
Шара закрывает дверь в комнату Сигруда и останавливается посреди коридора. Ноги у нее дрожат, и ей требуется некоторое время, чтобы понять: сейчас она упадет. И тогда она садится, прямо в коридоре и делает глубокий вдох.
Шаре приходилось руководить многими оперативниками, и многих она потеряла. И тогда она считала себя безупречным профессионалом: эффективно действующим, но лично не заинтересованным, совесть же ее вместе со здравым рассудком были закопаны глубоко-глубоко в маленькой герметичной стеклянной колбе. Грязная реальность не имела к ним никакого отношения.
Но потерять Сигруда… Теперь она знает, что такое цепенящий ужас. Она испытала его, когда Сигруд исчез в темных водах Солды…
«Он жив, – говорит она себе. – Он жив, и с ним все будет хорошо». Хорошо – с поправкой на то, что он весь избит и покрыт синяками и одиноко сидит в крохотной вонючей комнатушке.
Шара качает головой. До чего же настоящее похоже на прошлое. Десять лет назад это было, а кажется, что только вчера.
Шара вспоминает, какой маленькой была дверь в эту каюту. Крохотная, практически люк. И каюта тоже самая маленькая – меньше на сайпурском дредноуте не найти. Она постучала в дверь, стук эхом загулял в коридоре. Ей не ответили. Тогда она открыла дверь, и в нос ударила вонь, да такая застарелая, что ноги, и без того слабые от морской болезни, едва не подогнулись. За плечом покашлял сайпурский лейтенант. И заметил: «Будьте осторожны с ним, сударыня». Наверное, думал, что эта двадцатипятилетняя пигалица пытается свести счеты с жизнью, не иначе.
Она вошла внутрь. В комнате не было света, но она разглядела огромного мужчину, сидевшего, скрестив ноги, в углу. Сидел он с видом побитой собаки: волосы свисали патлами, кожа вся в синяках и воспаленных ссадинах. Голову он свесил, так что глаз не видно, – впрочем, у него один глаз, нужно это помнить. Но человек вздрогнул, когда в комнату неожиданно ударил свет.
Она закрыла дверь и села в противоположном углу. И стала ждать. Он вообще не двигался.
– Мы покидаем территориальные воды дрейлингов, – сказала она. – Ты не хочешь кинуть последний взгляд на берега родины?
Он не ответил.
– Ты не выходил из каюты. Но ведь ты свободен. Разве ты не хочешь прогуляться? Тебе ведь много лет не выпадал такой случай.
Молчание.
– А помыться не хочешь? У нас есть горячая вода.
Гигант тихонько что-то проворчал – словно бы решился заговорить, но в последний момент передумал.
– Да?
Он говорил с таким акцентом, что она его с трудом понимала:
– Это все… не взаправду.
– Что?
Он махнул рукой:
– Да все.
– Нет, все это взаправду. Я тебе даю в этом слово. Твоя дверь не заперта. Ты свободен.
Он покачал головой:
– Нет. Этого не может быть. Они… моя семья…
Шара молчала, но он ничего больше не сказал.
– Они живы, как я тебе тогда и сказала, – тихо проговорила она.
– Я их похоронил. Я держал в руках их кости.
– Я не могу с уверенностью сказать, чьи кости это были, но это точно не кости твоих домочадцев.
– Ты лжешь.
– Нет, не лгу. Твою жену, Хильд, и твоих дочерей незадолго до переворота тайно вывез из страны слуга вашей семьи. Они перешли границу Вуртьястана буквально за два дня до того, как все случилось. И там они и жили все последние шесть лет, выдавая себя за родственников этого слуги. Они стали фермерами – не ахти какими преуспевающими, я думаю, ибо люди с таким происхождением навряд ли когда-либо обрабатывали землю, но в целом они живут вполне сносно.
Далее следует долгое молчание. А потом:
– Есть… Есть у тебя доказательства, что это правда?
– Когда я нашла твою семью, им грозила опасность. Их искали – и продолжают искать, по свету рыщут агенты, чья задача – найти всех уцелевших членов твоего рода. Мы перевезли твою семью из Вуртьястана, потому что я сочла, что там небезопасно. Это было нелегко проделать, потому что твоя жена… как бы это помягче сказать… волевая женщина.
Он едва заметно улыбается.
– Но мы сумели это сделать. А когда все завершилось, твоя жена сделала одному из наших офицеров подарок в знак благодарности.
