– Ну наконец-то! Так я и думала! Это не монеты как таковые, но сигилы и символы похожи. Вот тебе и разгадка! А ведь это было очевидно с самого начала! Даже не знаю, как я сразу…
И она радостно вскидывает взгляд на Сигруда и обнаруживает, что тот весьма опечален:
– Что такое?
– Да я вот стою и думаю… как тебе сказать, – вздыхает он.
– Как мне сказать? Быстро и четко – вот как.
Он потирает подбородок.
– Ладно. В общем, там, на ткацких фабриках… ну за которыми ты мне поручила проследить…
– Да?
– Сначала там ничего особенного не происходило, работали и работали себе люди. Ну, в общем, как обычно: шерсть, нити, рабочие, ковры… скукота.
– Ну и?
– А вот сегодня… и вчера… на двух фабриках… я видел кое-кого. Одного и того же человека. Он приезжал и на одну фабрику, и на другую.
Шара медленно разворачивает одежду.
– Кого?
Сигруд еще сильнее трет подбородок:
– Вотрова.
– Что?!
– Я понимаю.
Шара изумленно смотрит на него:
– Подожди… Воханнес Вотров лично приезжал на эти фабрики?
Сигруд, морщась, кивает:
– Да.
– Но… зачем бы ему это делать?
– Понятия не имею. Но я его видел. Лично Воханнеса Вотрова. Причем приезжал он… тайно. Хотел проникнуть с черного хода, чтоб никто не заметил. Но я заметил. И подумал еще: может, он их купить хочет, эти фабрики, ну чтобы Уиклову насолить… Но потом проверил: нет, все они по-прежнему принадлежат Уиклову, и никто не пытался их приобрести. Вот почему я опоздал.
– Ты… уверен?
– Уверен. Это Воханнес Вотров. Собственной персоной. Правда, выглядел он не очень. Как будто болел. Несчастный он был какой-то. Я еще посмотрел и подумал: похоже, при смерти человек. И даже одет был не как обычно, а как забитый монашек…
Тут Шара запутывается настолько, что даже перестает думать о переулке и его чудесах:
– Подожди, ты что же, хочешь сказать, что Воханнес Вотров заодно с реставрационистами?!
Сигруд поднимает обе руки: мол, извини, если что.
– Я же просто рассказываю, что видел. Он тайно проник на фабрику, которая принадлежит Уиклову, обделал там какие-то делишки, потом поехал на другую фабрику. И люди там, похоже, знали его. Так что это, как я понимаю, далеко не первый его визит.
– Но почему?.. Зачем рассказывать нам об этих фабриках, возбуждать наши подозрения, если он… в общем, если он там чем-то таким занимается?
Сигруд пожал плечами:
– Выглядел он очень плохо. Честно скажу: мне кажется, он очень болен.
Сказав это, он наступает на больную мозоль. Потому что Шару уже давно посещает мысль: а что, если Воханнес Вотров… не в себе? Уж больно странно себя ведет. Зачем выдавать ее? Зачем ему, когда он получил ровно то, чего хотел от сайпурского правительства, избегать с ней встреч – ведь она же теперь официальное лицо, представляющее Сайпур в Мирграде? С чего бы ему, человеку, чью жизнь изуродовало колкастанское воспитание, бормотать в пьяном сне строки из Колкаставы?
Единственный логический ответ таков: Воханнес и так был личностью противоречивой, а теперь, видимо, противоречия приобрели и вовсе клинический характер. Возможно, он настолько болен, что не отдает отчета в собственных действиях…
– Мы тут ничего не можем поделать, – наконец произносит Шара. – Мы… мы должны действовать дальше согласно плану.
– Отлично, – кивает Сигруд. – Так что ты там говорила…
Шара пытается переключиться:
– Ах да. Одежда – в нее вшиты амулеты. Медальончики, браслетики и прочие штучки с символами Колкана – прямо как наши монеты. Так что, если в этой одежде пройти через какое-то место в этом переулке, оно среагирует – прямо как на монеты.
– А это значит…
– Это значит…
