если вы готовы, Главный дипломат, – и она кивает на пилюли в ладони Шары, – самое время действовать. Потому что сейчас мы поймем, чего стоят наши пушки.
Латники выстраиваются в линию и переходят в наступление, маршируя с метрономной точностью. Сталь оглушающе брякает, по улице гуляет, отдаваясь от стен домов, эхо. Мулагеш взбирается на передовую батарею и кричит:
– Цель – крайне правый в шеренге!
Пушки медленно поворачиваются, нацеливая дула на самого крайнего латника. Тот никак не реагирует.
Мулагеш ждет, пока солдаты подойдут на расстояние выстрела, потом отмахивает рукой и ревет:
– Огонь!
Оказывается, выстрелы скорострельных пушек по звуку совсем не похожи на выстрелы – скорее, на визг большой пилы на лесопилке. Бронзовые гильзы радугой ссыпаются с батарей и со звяканьем катятся по камню двора. Шара смотрит, втайне надеясь, что латник просто взорвется, – но тот лишь замедляет шаг, а на его нагрудной пластине, лице и ногах появляются дырочки и вмятины. На ходу он звенит и скрежещет, как кухонный шкаф, набитый сковородками и кастрюлями.
Пушки поливают его огнем, латник наконец застывает, пошатываясь на искореженных ногах. Падает он лишь после тридцати секунд непрерывного обстрела. И тут же из дырок в броне, шумно хлопая крыльями, вылетает стая скворцов, а латы распадаются, словно бы держались на веревочках. «Скворцы, откуда они здесь? – удивляется про себя Шара. – Это же любимый фокус Жугова…» Идущий следом солдат бестрепетно переступает через разбитый доспех – смерть товарища явно не произвела на него никакого впечатления…
Мулагеш оглядывается на Шару и мрачно качает головой: мол, плохо дело.
– Продолжаем вести огонь! – приказывает она своим людям, и те поливают очередями наступающих солдат – латники замедляют шаг, но не останавливаются.
«Их десять, – думает Шара. – Чтобы всех расстрелять, нужно целых пять минут».
Латники уже в сотне ярдов от ворот. Ножной доспех звякает и брякает с каждым шагом.
– Давай, Шара! – кричит Мулагеш. – Мы не сможем их остановить!
Шара смотрит на горстку крохотных таблеток в ладони.
– Семьдесят ярдов.
– Давай же!
«Будь проклята моя злосчастная судьба», – думает она.
Запихивает таблетки в рот и проглатывает.
Шара ждет. Ничего не происходит.
Латники уже в пятидесяти ярдах.
– Ох ты ж, – бормочет Шара. – Ой, нет. Они не действуют! Я ничего не…
И осекается. Потом подается вперед, хватается за живот и прижимает ладонь ко рту.
– Я что-то… – и сглатывает. – Что-то я не очень себя…
Падает на колени, кашляет и извергает из себя бурный поток рвоты – причем рвет ее белым снегом, словно бы внутри у нее целый снежный пик, с которого сходит лавина, и эта лавина вылетает у нее изо рта, вместе с камнями, ветками и комками темной грязи.
Один из солдат брезгливо отворачивается:
– Во имя всех морей…
Мир вокруг Шары идет рябью. В уголках глаз вспыхивают яркие цвета. Небо подобно свитку, земля – смоле, белые небоскребы Мирграда пылают, как факелы.
«Ойойойойойойойоейей…»
Кожу морозит и жжет. Глаза горят. Язык не помещается во рту. Она кричит, кричит, орет, не переставая, секунд пять. Потом берет себя в руки.
– Посол? – наклоняется к ней Мулагеш. – С вами все в порядке?
«Это просто галлюцинации», – пытается она убедить себя.
На камнях проступают буквы: ЭТО ПРОСТО ГАЛЛЮЦИНАЦИИ.
Шара выдыхает:
– Какой интересный, однако, этот наркотик…
Но слова выговаривают маленькие ротики, открывшиеся на тыльной стороне ее ладоней.
– Как любопытно!
– Что ты сидишь! – Мулагеш выкрикивает слова, а они завиваются в воздухе огненными кольцами. – Давай действуй!
Шара смотрит на наступающих солдат. Пересчитывает их и выкрикивает:
– Девять! – Кстати, зачем она это кричит, непонятно.
Зато она видит, что латники – это ходячие клубки сложных чудес, но внутри брони – живые человеческие существа, насильно призванные Колканом на службу. «А когда броня не выдерживает, – догадывается она, – чудо тут же превращает их в скворцов и отсылает прочь. …Это очень в духе Жугова…»
Она бежит к укреплениям и кричит наступающим латникам:
