– Что за доспех на вас? Он от Колкана? Или от Жугова? Какому Божеству вы служите?
Но они, конечно, не отвечают.
Тогда она разражается безумным хохотом:
– Аааа, постойте-ка! Постойте! Я забыла! Забыла! Забыла-забыла!
Двадцать ярдов.
– Что забыла? – орет Мулагеш.
– Я забыла, что знаю, как пользоваться Свечой Овского! – радостно орет Шара в ответ. – Я об этом читала!
И она разворачивается ко взводу латников – «пугала», думает она – и припоминает природу чуда: «Все сердца подобны свече. Сосредоточься на свете твоего, и он сметет все преграды».
Шара представляет наступающих латников в виде металлической стены.
И тут по доспехам солдат бежит золотисто-медовый огонек. А потом…
Словно бы огромный столп горящего ветра бьет в них: солдаты раскаляются докрасна, тают…
…и вдруг вверх взлетает гигантская стая щебечущих и посвистывающих скворцов. Они мечутся в ущелье улиц и устремляются к небу, подобные темной грозовой туче, роняющей коричневые перышки.
Латники обвалились на землю, образовав хлюпающее озеро расплавленного металла. Только ступни остались нетронутыми, и они торчат из блестящих желто-красных волн, как девять пар позабытых металлических сапог.
Шара таращится на собственные ладони. На них крупными буквами написано: ТВОЮ МАМАН, ПОЛУЧИЛОСЬ!!!
– Твою маман, получилось! – орет Мулагеш.
Солдаты поддерживают ее воплями радости и удивления и колотят самострелами по стене посольства.
Еще три латника разворачиваются и маршируют к ним. Пушки осыпают их очередями, металлические солдаты содрогаются, как от холода, но не останавливаются.
И тут Шару посещает безумная мысль: «Чудеса – они же как официальный запрос. То есть ты распечатываешь бланк, заполняешь его и подаешь в нужное окошко! И получаешь нужный результат! Но ведь это необязательно делать каждый раз! Можно же и на ходу что-то придумать, просто нужно правильно все делать!»
– Про что это она там орет? – недоверчиво переспрашивает Мулагеш.
– Про какие-то официальные бланки… – ошарашенно отвечает ей солдат.
Шара упирает палец в крайнего левого латника. «Ты – человек, на котором надет доспех, – думает она, – но доспех этот – он же из ложек!»
И латник рассыпается, как песочный замок, который слизнула волна, и обрушивается кучей звенящих металлических ложек. Взлетает новая скворцовая стая, устремляясь в темнеющее небо.
Шара разражается хохотом, хлопая в ладоши, как ребенок, которому показали фокус.
– Какого хрена? – хмурится Мулагеш.
Шара тычет пальцем в следующих двух солдат, крича: «Ложки, ложки!» – и оба латника тоже рассыпаются. Щебеча, вспархивают, как с потревоженной ветки, скворцы.
– Это же просто! – кричит Шара. – Это просто, нужно только понять, как это работает! А я раньше не знала! Это как с телом – там столько мускулов, сгибай не хочу, а ты просто про них не знаешь!
И тут небо смаргивает, словно бы оно – большой бумажный задник, и к нему только что кто-то подошел из-за сцены. Кто-то очень большой.
И только Шара чувствует, как дрожит воздух.
В ухо ей втекает тихий голос Колкана: «Олвос? Это ведь ты?»
Улыбка изглаживается с лица Шары.
– Ох ты ж, – говорит она. – Ой, мама.
– Что такое? – вскидывается Мулагеш.
Голос внутри Шариной головы спрашивает: «Олвос? Что ты делаешь? Почему ты не помогла нам?»
– Да что происходит? – нетерпеливо спрашивает Мулагеш.
– Он знает, что я здесь, – отвечает Шара. – Колкан знает, что я здесь.
– А ты уверена, что это не очередная галлюцинация? – спрашивает Мулагеш.
Голос настойчиво зовет: «Олвос? Сестра-супруга? Почему ты прячешься от меня? От нас?»
– Я уверена, – вздыхает Шара. – Не думаю, что стала бы галлюцинировать на эту тему…
– И что ты собираешься делать?
Шара трет подбородок.
– Мне нужно возвести собственные укрепления на случай штурма.
Она разворачивается к городу. Думает: «С чего вдруг он решил, что я – это Олвос?»
В ее разум как будто просовывается чья-то рука и пытается схватить эту мысль.
