– А что я имею, позволь спросить?
– Как что? Огромное состояние. Отличные политические перспективы. Очаровательную любовницу, наконец!
– Мы помолвлены, – холодно сообщает Воханнес.
И тут сердце Шары разрывается. И оттуда прямо в живот хлещет ледяная вода.
– А-а, – отзывается она.
Ее это вообще не должно интересовать. Ни в малейшей степени. Ведь она – профессионал! Какая глупость, какая глупость, нельзя так расклеиваться…
– Да. Сегодня она не надела кольца. На нем брульянт величиной с бокал для виски.
И он взвешивает на ладони воображаемые караты.
– Она говорит, это дань условностям. Да к тому же безвкусица. Так оно и есть, но все же. Однако мы еще не назначили дату свадьбы. Что она, что я к планированию не очень способны…
И Воханнес принимается разглядывать свои руки.
– Прости. Наверное, тебе… – тут он тихонько покашливает, – не очень приятно об этом слышать.
– Я всегда знала, что тебе предназначено великое будущее, Во, – выговаривает она. – Но, если честно… я никогда не предполагала, что такие, как ты, женятся. В смысле…
Тут наступает неловкая пауза.
Наконец он кивает.
– Да, – осторожно выговаривает он. – Но. Некоторые… э-э-э… предпочтения… гм… словом, они приемлемы за границей, а здесь… гм… словом, здесь к ним не столь терпимо относятся. Колкастани родился – колкастани и помрешь…
Он вздыхает и принимается растирать больное бедро.
– Мне нужна твоя помощь, Шара. От Мирграда остались одни развалины, это правда. Но он может стать великим городом. Сайпур держит в руках ключи от всех сейфов мира – пусть хоть чуть-чуть дверку приоткроют! Это все, что мне нужно. Попроси меня об ответной услуге. Попроси обо всем, что захочешь. Я все сделаю. Только помоги мне.
Никогда еще реальность собственной работы не казалась ей настолько нереальной и нелепой.
Но ответить она не успела – внизу вдруг пронзительно закричали.
– Это что еще такое? – растерянно спрашивает Воханнес.
Шара уже стоит у окна. Под внешней стеной усадьбы скрючились два тела.
– Угу, – тихо говорит она.
Они вышибают дверь и врываются в зал. Движения их отточены, как в танце – смертельном и прекрасном. Серые одежды развеваются, когда они, подобно хищным птицам, кидаются на этих развращенных декадентов. У Чейшека маска немного съехала, левый глаз не очень хорошо видит, но ничего. Сверкающий меч возмездия. Избранный – вот кто он.
«Смотри, как визжат и трясутся эти предатели, эти грешники! Смотри, как трусливо они бегут! Глядите на меня, о грешники! Бойтесь меня, ибо пришел час расплаты!»
Его соратник подбегает к бару и ударом ноги опрокидывает стойку. Бутылки бьются, зал окутывают пары алкоголя. Чейшек с братьями по оружию кричит: на пол! На пол, на пол, на пол, сукины дети! Чейшек направляет самострел на какого-то мужчину, который не спешит пугаться, рычит этому грешнику в лицо и валит на пол.
Как прекрасно быть орудием Божества. Как это прекрасно – сражаться во имя праведности.
Какая-то женщина заходится в крике. Чейшек грубо затыкает ее – нечего тут.
Быстро же они управились с этими мягкотелыми ублюдками. Другого от этих рафинированных тварей ждать не приходится. Губернатор полиса, кстати, здесь. И им приказано не трогать ее даже пальцем. Но почему? Почему?! Почему они должны простить человека, который подписал столько несправедливых приговоров?!
Заложники покорно попискивают на полу. Предводитель – имени Чейшек, естественно, не знает, да и зачем им имена? Они единое целое! – прогуливается между развратниками и вздергивает каждого за волосы – чтобы в лицо заглянуть.
Потом тяжело роняет:
– Тут нет.
– Ты уверен? – спрашивает Чейшек.
– Я знаю, кто нам нужен.
И он оглядывает толпу заложников. А потом подходит к пожилой женщине, нацеливает самострел прямо ей в левый глаз и жестко спрашивает:
– Где?
Та плачет.
– Где, я спрашиваю?!
– Я не понимаю, о чем вы!
– Кто-то о-ооочень важный здесь отсутствует, не правда ли? – издевательски ухмыляется он. – И где же эта важная персона, а?!
Старуха, всхлипывая, указывает на лестницу.
