Наутро я получил от одного давнего друга письмо, в котором он сообщал о своем приезде на соседний курорт Сент-Луиджи и предлагал мне пойти вместе с ним утром на каток, а затем отобедать. Это место находилось не более чем в двух милях пути по низкому, поросшему соснами предгорью. Выше него рос покосившийся лес, а еще выше начинались каменистые склоны Унгехейерхорна. Закинув на спину рюкзак с коньками, я встал на лыжи и начал легкий спуск по лесистому склону по направлению к Сент-Луиджи. День выдался хмурый. Облака полностью скрыли высокие пики, но солнце, выглядевшее за ними бледным и неярким, все же оставалось видимым. Вскоре оно поднялось выше, и я спускался к Сент-Луиджи уже под сверкающим небосводом. Мы покатались на коньках, отобедали, и, поскольку казалось, что пасмурная погода возвращается, я двинулся обратно пораньше, около трех часов дня.
Едва я въехал в лес, как небо затянуло густыми клубами облаков, которые начали быстро спускаться все ниже и ниже. Через десять минут они стали такими густыми, что я уже с трудом мог видеть на пару ярдов перед собой. Очень скоро я понял, что сошел с тропы, так как осыпанные снегом кустарники оказывались прямо на моем пути. Я попытался вернуться назад, чтобы найти тропу, – и совершенно заблудился. Но, хотя двигаться было тяжело, я знал, что мне нужно все время подниматься вверх, пока я не выйду к краю предгорья и спуску в открытую долину, к Алфубелу. Я спотыкался и обходил преграды, не имея возможности снять лыжи из-за густого снега, потому что иначе на каждом шагу проваливался бы до колен в сугробы. Однако подъем продолжался, и, посмотрев на часы, я понял, что иду из Сент-Луиджи уже час, то есть более чем достаточно для того, чтобы дойти до своего отеля. Но в то же время я считал, что если я даже и отклонился от верного маршрута, то в ближайшие несколько минут непременно поднимусь на то место, откуда смогу найти спуск в долину. Туман розовел, и, хотя это и указывало на приближение заката, меня утешал тот факт, что он в любой момент мог подняться, и тогда я сразу увижу, где нахожусь. Но наступающая ночь требовала оградить разум от одинокого отчаяния, какое пожирает сердце человека, заблудившегося в лесу или в горах, – отчаяния, которое, несмотря на то что в теле еще много сил, истощает нервы, и остается лишь лечь наземь и предать себя судьбе, чего бы та ни посулила…
А затем я услышал то, отчего мысль об одиночестве показалась истинным блаженством в сравнении с куда худшей судьбой! Это походило на волчий вой, и раздался он впереди, совсем недалеко – там, где в сосновом облачении возвышался горный хребет. Если, конечно, зрение меня не подводило.
Внезапно мне в спину подул ветер, стряхнувший снег с поникших ветвей и развеявший туман, словно метла, сметающая пыль с пола. В свете безоблачного неба, уже наполненного закатными красками, я различил впереди край леса, по которому так долго блуждал. А вот спуска в долину нигде видно не было. Вместо этого прямо передо мной возвышался крутой каменистый склон, переходящий в подножие Унгехейерхорна. Чем же тогда был тот волчий вой, от которого замерло мое сердце? Я присмотрелся…
И замер. Менее чем в двадцати ярдах от меня лежало упавшее дерево, а к его стволу прислонился один из обитателей Рога ужаса – и это была женщина. Все ее тело покрывала густая серая шерсть, растущая пучками и нависающая над плечами и сморщенными, обвислыми грудями. Лишь только завидев чудище, я сразу ощутил не только разумом, но и содрогнувшейся душой все то, о чем рассказывал Ингрэм. Ни в одном кошмаре не встретить такого отвратительного выражения лица; красота солнца и звезд, зверей и людей не способна возместить столь дьявольское воплощение живой души. Нечто непостижимо звериное очерчивало слюнявый рот и узкие глаза – я словно смотрел в саму бездну, склонившись над ее краем, и понимал, что оттуда когда-то выкарабкались наши предки. А что случилось бы, если этот уступ вдруг рассыпался передо мной и я стремглав рухнул бы в бездонные глубины?..
Одной рукой она держала за рога серну. Животное брыкалось, пытаясь вырваться, и, дернув задней ногой, задело ее сморщенное бедро. Тогда она, хрипя от ярости, второй ругой схватила ногу серны и, как человек, выдергивающий стебель мятлика, легко выдернула ее из бедного животного и, поднеся ко рту, стала сосать, будто ребенок леденец. При этом ее короткие коричневые зубы проглядывали сквозь плоть и хрящи. Она с урчанием облизнулась и, бросив ногу подле себя, снова взглянула на тело жертвы, дергающейся в предсмертных конвульсиях. Затем большим и указательным пальцами выдавила у серны глаз, раскусила его – и тот лопнул, как орех с мягкой скорлупой.
Все это произошло за те несколько секунд, что я наблюдал за ней в неописуемом оцепенении ужаса, а мой разум отдавал панические команды парализованному телу: «Убирайся прочь, пока есть время!» Поэтому, как только силы вернулись в мои суставы и мышцы, я попытался скользнуть за дерево и скрыться из виду. Но женщина – если ее можно так назвать, – очевидно, уловила мое движение, подняла глаза от своей еды и посмотрела на меня. Вытянув шею, она бросила добычу и, поднявшись, начала двигаться в мою сторону. Затем открыла рот и издала такой же вой, какой я слышал незадолго до этого. На него последовал ответ – слабый и отдаленный. Скользя, задевая носками лыж препятствия под снегом, я бросился меж сосновых стволов по склону. Низкое солнце, уже утопавшее за горой на западе, окрашивало снег и сосны последними лучами. Мой рюкзак с коньками болтался на спине, одна лыжная палка вырвалась из руки из-за упавшей ветви, но я не мог позволить себе даже секундной задержки, чтобы поднять ее. Я не оглядывался и не знал, с какой скоростью за мной гонится преследователь, и гонится ли вообще. Весь мой разум и силы, под давлением паники включенные на полную мощность, работали единственно на то, чтобы спуститься с холма и выбраться из леса так быстро, насколько это возможно. Я уже не слышал ничего, кроме снега, громко хрустящего под лыжами. А затем сзади, совсем рядом, как мне показалось, снова раздался этот страшный вой! И еще я расслышал чужие шаги. Шаги были очень быстрые!
Коньки болтались у меня за спиной, ремень рюкзака сдвинулся и начал натирать и сдавливать мне горло, не давая вдохнуть воздуха, который, видел Бог, был крайне необходим моим тяжело работающим легким. Не теряя ни секунды, я снял рюкзак с шеи и взял его в руку, свободную от лыжной палки. Казалось, теперь двигаться стало легче, и я уже довольно близко от себя видел ту самую тропу, которую недавно потерял. Сумей я только добраться до нее, более ровная дорога позволила бы мне оторваться от преследователя, который здесь, на бездорожье, меня пусть и медленно, но неуклонно догонял. Вот почему при виде тропки, свободно тянущейся вниз, черную панику моей души пронзил луч надежды. Одновременно с этим появилось острое и неодолимое желание посмотреть, кто или что гналось за мной, – и я позволил себе бросить взгляд назад. Да, тут же убедился я, это была она, та самая чертовка с длинными седыми волосами, только что виденная мной за отвратительной трапезой. Теперь она невнятно тараторила и делала хватающие движения пальцами, будто уже настигла меня.
Тропа была совсем близко, и, полагаю, именно поэтому я утратил бдительность. На моем пути оказался запорошенный куст, и, думая, что смогу его перепрыгнуть, я споткнулся об него и упал, присыпавшись снегом. Сзади, совсем рядом, я услышал безумный звук – наполовину крик, наполовину смех. Не успел я увернуться, как цепкие пальцы сомкнулись у меня на шее, словно стальной зажим. Но моя правая рука, в которой я держал рюкзак с коньками, была свободна. Слепым движением назад я взметнул рюкзак на всю длину
