– Никанор! – рыкнул отец. Тот хмыкнул.
– Вы просто не представляете, на что похоже тело после падения под поезд, иначе бы поняли, – проговорил генерал, но, заметив недобрые взгляды слушателей, вернулся к начатому объяснению: – Так вот, на отвергнутого любовника Кирилл никак не был похож. Случай второй. Измена. Тут чаще всего не обходится без смертей как минимум двух участников любовного треугольника. И по этому параметру у нас есть соответствие. Вместе с Кириллом погиб некий Ярослав. Если предположить, что дама сердца Кирилла отдала предпочтение юному мастеровому, то…
– А спросить у самой «дамы сердца» нельзя? – резко спросила сестра генерала.
Тот только руками развел:
– Лиззи, милая. Даже я, при всей своей гениальности, не смогу определить, кого именно из двух мужчин оплакивает женщина. А верить на слово? Вам?! Уволь, сестрица, – с вежливой улыбкой ответил полицмейстер. Елизавета возвела очи горе. Иногда братец бывает просто невыносим!
Никанор выдержал паузу и, убедившись, что никто не стремится вновь его перебить, решил все же заканчивать лекцию:
– И третье. Невозможность быть рядом с предметом страсти, по не зависящим от самого влюбленного причинам. В общем-то по всем трем вариантам – это не случай Кирилла. Он любил и был любим, Ярослава мать Алены Трефиловой по фотографии не опознала. Точнее, сообщила, что ни разу не видела этого молодого человека. Ну а невозможность быть рядом с любимой мы отмели, поскольку никаких препятствий их отношениям не было.
– Никки, если вариант самоубийства влюбленного юноши ты отмел, то зачем нужно было все это рассказывать? – хмуро спросила Елизавета, искоса поглядывая на замершую в объятиях Владимира Хельгу. Судя по стеклянному взгляду девушки, она просто не слышала рассуждений Никанора. Но… может быть, это и хорошо? Братец совершенно не умеет щадить чужие чувства.
– Я просто описывал ход одной из ветвей расследования, – фыркнул генерал. Вот-вот, именно об этом Елизавета и думала. Он, видите ли, делился своей мудростью, и плевать на то, как это могут воспринять близкие погибшего юноши.
– То есть это было не самоубийство? – проскрипел Игорь Стоянович.
– Именно. Мы отработали все возможные версии, и могу сообщить совершенно точно: атака «Мурены» складов Долгих не была попыткой самоубийства, – кивнул Никанор. – Скорее всего, Кирилл просто не рассчитал возможностей своего дирижабля и не учел наличия на складах скорострельных орудий «Брюно». В последнем нет ничего удивительного, эти пушки были установлены хозяевами складов всего месяц назад, без всяких разрешений и согласований, тайно. Прежде для защиты этих складов Долгих хватало стрелкового оружия. Но в какой-то момент новому главе рода показалось, что одного запрета на полеты дирижаблей в десятимильной зоне от складов ему мало. Не зря казалось, как мы теперь понимаем. И никакие тренировки с обстрелом мишеней Кириллу не помогли. Да и не могли, мишень ведь отстреливаться не умеет. Конечно, по разметанным на пяток километров вокруг по всей округе оплавленным остаткам дирижабля определить, что именно привело к его падению, невозможно, но основываясь на показаниях охранников, переживших огненный шторм в чудом уцелевшем капонире, мы смогли восстановить ход событий и пришли к выводу, что в атаку «Мурена» шла со снижением, что, по словам флотских специалистов, было вполне оправданно, если учесть отсутствие у Кирилла сведений о недавно установленной на складах артиллерии. Один из первых снарядов, как сообщил старшина охранников, попал в рубку и, очевидно, повредил системы управления судна, что и стало причиной его падения. Ну а в центре взрыва сотен тонн боеприпасов не уцелеть даже «китовому» куполу.
– Как же все неудачно сложилось, – пробормотал Завидич, поднявшись с кресла, и, сделав шаг к высокому окну, уставился в его проем совершенно нечитаемым взглядом.
Мирон Куприянович задумчиво, будто сам не понимая, что делает, нашарил в кармане кисет и принялся набивать трубку. Завозилась в кольце рук жениха Хельга, и в воцарившейся в гостиной тишине отчетливо стал слышен барабанный стук пальцев главы семьи Гюрятиничей по подлокотнику кресла.
Обведя взглядом присутствующих, Никанор качнул головой и, решительно поднявшись с дивана, направился к выходу. Но, не доходя до дверей, заметил разъяренный взгляд сестры и, тяжело вздохнув, резко свернул в сторону Мирона.
– Господин Завидич, я прошу прощения, если мои речи показались вам бессердечными. Ничего не могу поделать. Профессиональная привычка. Прошу меня извинить, если обидел.
– Ничего страшного, Никанор Игоревич. Я понимаю и обиды не держу, – кивнул тот, по-прежнему не отводя взгляда от окна.
Генерал на миг замялся:
– Мирон Куприянович, насколько я помню, вы опознали тело по… рунам. Если не секрет, что это было? Наши артефакторы голову сломали, пытаясь разобраться в уцелевших на нем обрывках рунных цепей.
– Кирилл был экспериментатором, Никанор Игоревич. Экспериментатором и настоящим гением руники, – мазнув взглядом по генералу, невыразительным тоном проговорил Завидич и резко выдохнул дым прямо в лицо собеседнику. – Так что, боюсь, этой тайны мы уже не узнаем.
– Жаль. Перспективный был юноша, – не обратив ровным счетом никакого внимания на невежливый жест собеседника, покачал головой Никанор.
– Да. Перспективный. Был. – Завидич резко отвернулся, и генерал, поняв, что с ним не желают разговаривать, вышел из комнаты.
А Мирон стоял у окна и вспоминал последний разговор со старым другом. Люди Несдинича носом землю рыли, но тоже ничего не нашли. Удивительно еще, как от тела Кирилла вообще хоть что-то осталось! Специалисты седьмого департамента, правда, объяснили, что причиной тому рунные цепи на теле. Если бы не они, Кирилла бы в пыль разнесло, как это случилось с его помощником. Но Завидичу не давал покоя другой факт. Почему подопечный не поднял гондолу во время атаки? Не сообразил? Понадеялся на отсутствие артиллерии? Впрочем, что уж теперь? Сделанного не воротишь. Остается только гадать. Эх, Кирилл… это ж надо было такую глупость сотворить!
