тут играет не последнюю роль. А уж для оскудевшей фамилии, только-только вынырнувшей из небытия…
– Может, мне им еще и торт подарить? – нахмурился я. Опять начавшие вылезать изо всех щелей боярские заморочки не прибавили хорошего настроения.
– Тут я тебе не советник, – махнул рукой Гюрятинич и, помолчав, вернулся к прежней теме: – А об оттоптанных мозолях все же подумай. Попробуй вспомнить, кому ты мог перейти дорогу.
И я вспомнил. Осинины… Вертихвостка… Зимний бал… Злопамятный братец. Долгих!
– У меня есть новости, – проговорил Владимир, даже не пытаясь упасть в кресло для посетителей, стоящее у торца стола в кабинете его младшего брата. Никанор терпеть не мог долгих бесед ни о чем во время работы, а потому кресла для гостей, чей статус позволял им сидеть в присутствии полицмейстера Новгорода, были сделаны так, что устроиться в них с удобством было просто невозможно, и это волшебным образом влияло на планы посетителей. Как-то так получалось, что, заходя в кабинет полицмейстера, располагающие всем временем Вселенной визитеры, планировавшие потратить толику этого богатства на полную намеков и экивоков беседу в лучших традициях света, уже через пять минут ерзанья в тесном, жутко неудобном кресле, то и дело врезающимся непонятно откуда взявшимися острыми углами во все доступные части тела, резко сокращали время визита до минимально возможного и начинали говорить четко, толково и исключительно по делу, что, разумеется, не могло не радовать вечно занятого хозяина кабинета.
Владимир Игоревич был прекрасно осведомлен об этой маленькой хитрости своего младшего брата, и предложенное им кресло просто проигнорировал, с удобством устроившись на широком подоконнике. Никанор печально вздохнул. Против семьи финт с креслом давно показал свою бессмысленность. Почему? Ну а кто еще, кроме близких, может позволить себе такое нарушение этикета в присутствии целого генерала и главы столичной полиции? Правда, был еще отец, тоже весьма близкий человек. Но в свои чрезвычайно редкие визиты Игорь Стоянович предпочитал занимать место хозяина кабинета, и тогда подоконник оккупировал уже сам Никанор, чтобы не затевать возни с заменой «поторапливающего» кресла на какое-то иное. Благо отец снисходительно относился к нарушениям этикета в «домашней» обстановке.
– Никанор, ты меня слушаешь? – окликнул брата Владимир.
Тот кивнул.
– У тебя есть новости. И? – проговорил молодой генерал. Действительно молодой – двадцать семь лет всего. Карьера, достойная зависти… и кривотолков. Ну, не объяснишь же каждому, что Никанор Игоревич еще в четырнадцать лет получил диплом бакалавра права, а по написанным им учебникам криминалистики уже пять лет как учатся будущие коллеги. Семья? Да, семья помогла. Но разве это не пошло на пользу делу? И лучше было бы, если бы в этом кабинете сидел какой-нибудь напыщенный отпрыск-самодур одной из «лучших фамилий», ни ухом ни рылом не понимающий в сложном деле поддержания порядка в городе и только и умеющий, что важно надувать щеки и вещать банальности! Вот уж вряд ли.
Владимир взглянул на вновь ушедшего в себя брата и, вздохнув, заговорил, ни на секунду не сомневаясь, что младший прекрасно его слышит и понимает. Просто, как и все гении, Никанор эксцентричен. К этому нужно привыкнуть либо просто прекратить общение и забыть о существовании некоего Никанора Игоревича. Владимир привык.
Стоило капитану «Феникса» умолкнуть, как его брат ожил. Издав что-то среднее между шипением и фырканьем, полицмейстер крутанул рукой в неопределенном жесте и весело взглянул на брата.
– А я ведь сразу предлагал позволить мне переговорить с Завидичами, – обвиняюще ткнув указательным пальцем в грудь Владимира, произнес Никанор. Старший брат только покаянно вздохнул и развел руками. Генерал удовлетворенно покивал: – Вот-вот. Сколько раз тебе батя говорил, чтобы ты слушался моих советов, а ты…
– И ты туда же! Мне отец уже плешь проел, – скис Владимир.
– Ладно. Значит, Долгих, да? Все же я оказался прав. – По губам полицмейстера скользнула довольная улыбка, и он вновь ушел в себя, но не прошло и минуты, как Никанор встрепенулся: – Проверим. Фамилии купцов, отказавшихся работать с Завидичами, ты принес?
– Конечно. – Листок почтовой бумаги скользнул на стол генерала.
Тот улыбнулся.
– Вот и славненько, есть у меня пара человек, без мыла в… душу влезут. Их и отправлю в гости к фигурантам. Чую, их выбрык, выходка из той же серии, что и подрыв склада. Кстати, надо будет поторопить следователя, что-то он затянул с дознанием по этому делу. М-да… Ладно. Будут еще новости – заходи. И передай отцу, что в воскресенье я буду к обеду, – проговорил Никанор, поднимая трубку телефона.
Владимир испустил долгий вздох, возвел очи горе? и, покачав головой, направился к выходу. Ох, уж эта эксцентричность гениев… Удивительно, как Никанор, при его наплевательском отношении даже к минимально обязательным правилам хорошего тона, еще ни разу не нарвался из-за своей грубости на дуэль? Впрочем, и слава богу. Вполне достаточно того, что он с периодичностью раз в полгода нарывается на поединки из-за своей любвеобильности. Гений… жениться ему надо. Хм… а что? Подобрать невесту, красивую, на дурнушку брат и не взглянет, а опыт увиливания от венца у него огромный. Умную, дурочки ему интересны только в, так сказать, горизонтальном положении. И непременно сильную, чтобы держала гения в ежовых рукавицах. И сестрица будет рада – перестанет переживать за Никки. Хорошая идея, надо обдумать.
Как все просто, оказывается. И германцы ни при чем. Я взвесил на ладони прочитанный отчет полиции, полчаса назад принесенный Владимиром, не поленившимся разыскать меня на берегу полюбившегося пруда в имении его семьи, где я устроился, чтобы отдохнуть и немного поиграть с Ветром. Хорошо хоть сегодня воскресный день и у меня выдалось свободное время. А то в последние три недели было не так много возможностей, чтобы вволю побездельничать. Все время отнимала мастерская, за делами в которой мне приходилось приглядывать почти постоянно. А тут еще иски к бывшим поставщикам… И как только дядька Мирон управлялся со всем этим хозяйством в одиночку? Я-
