Следом за Домкратом ехал милицейский «УАЗ», демонстрируя, как органы правопорядка держат руку на пульсе событий. Ну и вообще в случае чего мы сделаем что-нибудь. Честно говоря, сами не знаем что, но мы уже заранее на месте происшествия и готовы хотя бы составить протокол. И помешаем несознательным русским налить добавки нашему знатному животноводу и орденоносному герою трудового фронта. Ему сейчас еще стакан – и в натуре тушите свет, сливайте воду, рубите мебель на гробы. Вся надежда на мамонта: тот хотя бы с виду трезвый.
Народ быстро привык к дедушкиным чудачествам и перестал на них реагировать, но однажды за милицией случайно пристроилась машина «Скорой помощи», а ее догнал грузовик с крышкой гроба в кузове. Навстречу как нарочно шел рабочий автобус. Водитель автобуса остановился: испугался, что от хохота сейчас врежется. Нескольких пассажиров вынесли на руках и положили в сугроб отдышаться, у них была форменная истерика. Чукчи заводной народ, они легко возбуждаются и потом не могут успокоиться. А тут гляди, какой цирк нарисовался, ну чистая умора, смотри взаправду не помри.
Да, а которые на похороны ехали, они когда увидали бьющийся в конвульсиях автобус, сначала не очень поняли, с чего бы это. Им-то было совсем не весело. Потом они в кузове привстали, глянули вперед, а там картина: старый чукча с копьем на мамонте, за ним менты, за ментами «скорая», а следом мы с гробом… Короче, грузовик тоже затормозил. Минут пятнадцать они слезы утирали, не могли с места сдвинуться.
А дедушке на самом деле не до смеха было, он так черные мысли из себя изгонял…
Но ведь добился своего этот вполне рядовой зооинженер, прозванный «дедушкой» еще в молодости за куцую бороденку и привычку ее оглаживать с таким глубокомысленным видом, словно он и вправду дед. Борода еще поседеть не успела, а дедушка Умкы развернул все отечественное мамонтоводство в правильном направлении.
Якуты поначалу бурчали, что не столько развернул, сколько нагнул. Мол, почувствуйте разницу, якутский мамонт – танк с хвостиком, а чукотский – игрушка, методики несовместимы. И зачем все так усложнять; и нечего изображать психологов на ровном месте; и у вас там явный перебор с телячьими нежностями; и вообще не надо нам этого. Но бурчали они больше от ревности. Якуты соображают дай бог всякому, просто у них масштаб специфический, все громадное, даже элементарная ездовая собака в полтора раза больше чукотской. Ничего, присмотрелись, осознали, и давай кататься на Чукотку целыми делегациями, да еще с подарками, опыт перенимать.
И теперь любой русский мамонт, хоть чукотский, хоть якутский, должен родиться в домике и сразу увидеть людей. Оценить, как трепетно относится к людям его мама, и поверить, что это совершенно замечательные существа. А люди, в свою очередь, из штанов выпрыгнут, лишь бы мамонтенок был счастлив с ними рядом. Им же потом вместе пахать всю жизнь.
Воспитание мамонта до обидного похоже на выращивание детей: ты вкладываешься пятнадцать-двадцать лет, а дальше кто-то другой пожинает, так сказать, плоды. А тебе остается чувство глубокого морального удовлетворения от хорошо проделанной работы. Вслед за которым идет подозрение, что можно было и получше. Да чего там, намного лучше. Ну действительно что-то пошло не так с самого начала. И за каким чертом ты выбрал эту профессию. И вообще, наверное, ты неудачник.
Дедушка Умкы любил поязвить на этот счет. Мол, не было печали чукчам с родными детишками, отыскали приемных на свою голову. И теперь про моего ребенка черным по белому написано в протоколе: из хулиганских побуждений таскал вертолет за хвост или дрался телеграфным столбом!
Шутки шутками, а ведь правда дедушкин Домкрат прибил столбом бурого медведя, зашедшего с голодухи в поселок. Мамонта все благодарили, но за материальный ущерб выставили счет питомнику. И таких развеселых отпрысков у дедушки было пруд пруди. Что ни день, то подвиг, а ты отвечай.
Любой животновод-заводчик образно говоря многодетный папаша: он работает одновременно с четырьмя-пятью, иногда шестью поколениями. Учится своему делу каждый день, постоянно совершенствует методику, и чем дальше продвигается, тем отчетливее понимает, сколько глупостей успел натворить. Отец-герой Петя Омрын держит на контроле сразу дюжину поколений, включая недавних «выпускников» питомника, и груз прошлых ошибок давит ему на плечи, как никому другому. Формально Петя не отвечает ни за что в долгосрочной политике «Звезды Чукотки» и соответственно ни в чем не виноват; его задача – оперативная ветпомощь и текущий присмотр за «физикой и психикой» подопечных. Только не вздумайте сказать это Заслуженному ветврачу, к которому при встрече побежит обниматься, наверное, каждый второй чукотский мамонт. Все они в той или иной степени его дети, и за всех у Пети душа болит.
Кстати, о детях…
Директор оглянулся на домик, где прилипли к оконному стеклу две родные физиономии, и махнул рукой: ну давайте сюда, можно.
Дети примчались, как бегают все на питомнике – быстрым скользящим шагом, не топая ногами. А то мало ли что в вашем топоте расслышит утомленная родами Арктика. «Сейсмический язык» мамонтов никто и не надеется расшифровать в ближайшие сто лет.
Валентина коротко прижалась к отцу и бросилась поздравлять своего ненаглядного дядю Петю, а Умка солидно заявил:
– Я же говорил, все хорошо будет.
– Это мы еще посмотрим, – сказал директор. – Но пока хорошо, да. Идите любуйтесь.
Вдоволь накричавшись у вольера еле слышным шепотом «ой какие маленькие» и «ой какие хорошенькие», дети вернулись и уставились снизу вверх на взрослых. Валентина – выжидающе, Умка – с каменным лицом.
– Папа, как ты их назвал? – спросила наконец девочка.
И замерла, на что-то явно надеясь.
Петя выразительно крякнул и прищурился.
Директор поднял глаза к небу. Красивое небо, однако.
