Хорошая книга.
– Знаю, – процедил Умка. – Давай задний ход и разворот. Эй, граждане! Бойся! От борта!
– Ну, молодые люди, – сказал Андрианов, – желаю вам счастливого полета. И поддайте газу, а то на аэродроме без вашего зверя – как без рук.
– Это он пошутил? – спросил Умка недоверчиво.
– Да ты что! Наш Катерпиллер пашет, как реальный катерпиллер, без выходных. Единственное, чего не пробовали – самолеты таскать. Опасаемся пока, он же молодой совсем. А вертолеты легко двигает. Никто и не думал, что мамонт на аэродроме – такая удобная штука. А он реально для всего годится. Будь моя воля, я бы ему разрешил боекомплект на внешнюю подвеску грузить. Он бы справился, я уверен. Но кто же позволит… Да ему вообще ни фига не разрешается, потому что он, видите ли, – мамонт! Это какая-то, блин, тупая дискриминация! Катька поумнее иного человека. Хоть на меня погляди… Вот же я дурак-то был!
– Ладно, – сказал Умка. – Поехали. – Подумал и добавил. – Завтра с утра попробуешь управлять бесконтактно, а следующий этап – без голоса. Я потом тебе покажу.
– Ты прости меня, если можешь, – сказал Санников. – Ну дурак я был, что уж теперь…
– Ты не хотел ничего плохого, не за что извиняться. Ты просто не догадался, что делаешь ошибку. Бывает.
– Ну… Да. А ты чего бледный такой?
– Меня на этой посудине дико укачивает, – сказал Умка.
Катька осторожно сдавал задним ходом, внизу смеялись дети, впереди плескалось море. Умка закрыл глаза.
Мамонт уходил с аэродрома еще дважды и трубил с причала до тех пор, пока к нему не приплывал Умка, чем взбеленил до последней крайности портовое начальство, которое требовало от летчиков «прекратить этот дурацкий цирк любой ценой». Флотские тоже, мягко говоря, устали от всего этого и прозрачно намекнули, что готовы продать моториста за канистру спирта, хотя Умка и очень славный парень, – но просто задолбало.
– Он же тебя любит, – сказал Санников. – Умка, не будь эгоистом, пожалей Катьку. Как будет по-чукотски «любовь»?
– Ы-лнычьатгыргын.
– Ничего себе… Ну тогда понятно.
– Что тебе понятно? – огрызнулся Умка.
– Отчего чукотская любовь такая крепкая! Это же от балды не выговоришь, язык сломать можно.
– Чукчи вообще крутые, – заверил Умка, но как-то уныло, без энтузиазма.
Комбат все ухмылялся да посмеивался. Командир полка спросил, чего он такой загадочный, и тогда комбат показал ему сайт питомника, откуда прибыл Катька. Ленский посмотрел, ничего особенного не заметил, а потом усмехнулся сам.
Директора питомника «Звезда Чукотки» звали Иван Умкы.
– Твой Андрианов уже все уточнил и подтвердил, – сказал комбат. – Я теперь спокойно жду, когда парень устанет терпеть эту психическую атаку. Он самый талантливый молодой КТС за всю историю своего училища, у него вообще к зверям особый подход. Он с мамонтами в обнимку вырос. Но ему, как я понял, не по душе, что судьба от рождения определена, словно у племенного зверя. Вот он и драпанул – и из дома, и из профессии. И он действительно любит море, а еще любит моторы, отличный двигателист. Нам повезло, что сейчас нет вакансий на серьезных кораблях. Он травит за борт каждый день, на катере это называют «Умка ищет друга». Упорный парнишка. Знаешь, его там все любят.
– Прямо как здесь Катьку, – сказал комполка.
– Мальчик пытается сломать об колено судьбу. А я ему мешаю.
– Хм… Ты когда решил, что пойдешь в авиацию?
– С детства. И я успел-таки хорошо полетать до того, как здоровье меня приземлило. А ты – когда?..
– А у меня – династия, – сказал Ленский. – Моя судьба была решена, как у того самого племенного мамонта. Вздумай я пойти другим путем, меня бы просто не поняли.
– А ты – хотел… Ну, другим путем?
– Да что ж я, совсем дурной? – искренне поразился летчик.
…На этот раз Катька ушел не как обычно, утром, а средь бела дня – задумался вдруг, потом осторожно снял Санникова с рабочего места, усадил на крыло самолета да вприпрыжку рванул в порт. Там он не стал долго трубить, а прыгнул с причала в воду – и поплыл к рейду.
В порту сыграли команду «человек за бортом».
С аэродрома подняли дежурный вертолет, даже не подумав, что «ми-восьмой» физически неспособен выдернуть из воды пять тонн в намокшей шкуре.
Умка собрал вещи с утра, он чувствовал: случится что-то. Теперь он сидел на своем мешке, глядел назад, туда, где остались корабли, и его совсем не тошнило, хотя катер мотало изрядно. В рубке азартно кричали: давай-давай, самый полный, все нормально, успеем! – Умка даже не прислушивался. Он знал, что успеют. Лишь бы летчики раньше сгоряча не утопили вертолет. Умка был очень благодарен всем этим людям, которые так переживали за судьбу мамонта. У него только никак не помещалось в голове, отчего судьба человека значит меньше. Всегда значила меньше.
И вдруг он понял, что ошибается в самом главном. Вот на его глазах десятки, если не сотни тысяч судеб втянуты в экстренное освоение арктического шельфа и нелепое противостояние с Америкой, в «гонку нефтяных вооружений». Люди всегда могут договориться, государства – никогда. И государства будут убалтывать людей, или провоцировать
