Младина даже не стала задавать вопросов, чтобы ненароком не узнать еще чего-нибудь. Она уже привыкла жить среди странностей, но и теперь, когда они начали одна за другой получать объяснения, это не сделало ее мир более уютным. Оказалось, она не ведает ни своего рода, ни себя, и ей приходилось учиться жить заново, чуть ли не как новорожденному детищу. И с приездом домой все не кончится, а, наоборот, начнется что-то еще не менее важное и сложное. Она угадывала это по глазам, по голосу, по умолчаниям Лютавы и несколько озадаченному виду Радома.
Однажды она невольно подслушала обрывок беседы между матерью и сыном.
– Давай я расскажу ей! – просил Радом.
– Мать расскажет! – решительно отрезала Лютава. – Я и так боюсь, девка у меня с ума спрыгнет, до дому не добравшись. А тут еще такое дело! Пусть уж родители ей расскажут.
– Но если все сразу узнать, так и я бы с ума спрыгнул! А так хоть помаленечку…
– Я и рассказываю помаленечку.
– Но она ведь уже знает, что она сама – оборотень. И ее отец. И ты. И я! Чего уж – пусть узнает, что и ее жених…
– А вдруг она от такого жениха пешком назад побежит? Мне ее спугнуть никак нельзя. Сам знаешь, нам еще Уладу как-то выручать. А время идет, Ладин день не за горами.
Дальше Младина слушать не могла – кто-то подошел к саням, и родичи прервали разговор. Но весь остаток вечера она снова думала о Хорте. Чем они собрались ее удивить? Она бы удивилась скорее, если бы Хорт обычным образом ждал ее где-нибудь или приехал за ней, как обычные парни за невестами.
«Что и жених ее…» – сказал Радом. Жених ее – что? Тоже оборотень? Разве это ее напугает? Младина чуть не рассмеялась. Они подтвердили, что он, по крайней мере, существует на свете, в Яви! По сравнению с тем, чего она боялась, оборотничество было не так уж страшно.
Вспоминая Хорта, она вновь, как в тех снах, ощущала в груди горячее течение любви, мощное, как река в половодье. И совершенно неважно, оборотень он или кто. Главное, что она нужна ему, а в это она верила все крепче.
Разбудил Младину шум внизу: хлопнула дверь, послышались голоса, застучало огниво, заблестел огонь. Ей казалось, еще очень рано, даже печь не топили – в избе стоял холод. Но тут кто-то протянул руку снизу на полати и пошарил, отыскивая ее.
– Сестра, вставай! – раздался веселый голос Радома. – Твои приехали!
– Что? – Младина подняла растрепанную голову, моргая спросонья.
– Родители за тобой приехали!
Внизу у печи слышалось несколько незнакомых голосов: низкий мужской, взволнованный женский, и с ними голос Лютавы. Младина вылезла из-под овчинного одеяла и принялась шарить вокруг в поисках поневы и навершника. Неужели это правда ее родители? А она не умыта, не одета, не причесана! Русалка русалкой!
– Ну, где? – Какой-то мужчина заглянул на полати; он был выше Радома, и ему это удалось без труда.
Внизу уже зажглось несколько лучин. Младина увидела продолговатое лицо с русой бородой; ее взгляд встретился со взглядом веселых глаз.
– Ой, леший! – воскликнул мужчина. – Вот это да! Сестра, а ты не морочишь нас? Не свою привезла?
– Я знала, что ты не поверишь! – насмешливо крикнула откуда-то от печи Лютава.
– Выбирайся! – велел мужчина Младине и протянул руки.
И, сама не зная как, она пошла к нему в руки. Мужчина был весел и прост по виду, но от него исходила такая уверенная властность, что по его желанию все делалось само собой.
Словно ребенка, мужчина вытащил девушку с полатей, перенес в освещенную часть избы и поставил на лавку. Моргая и поправляя растрепанные со сна волосы, она смущенно огляделась. И встретилась глазами с красивой женщиной – той, что провожала ее в ту ночь по пути к Угляне.
– Ой, матушки! – охнула женщина. – Дочка моя!
И протянула к ней руки. В одних вязаных чулках, Младина соскочила с лавки на пол, и женщина порывисто обняла ее.
– Доченька моя! Глазам своим не верю! Наконец-то! Сколько я ждала тебя… сколько думала… Вот погляди! – Она разжала руки, отодвинула Младину от своей груди и показала на мужчину: – Это отец твой, князь угренский Лютомер Вершиславич.
– Здравствуй, батюшка… – пробормотала Младина, пока больше сбитая с толку, чем обрадованная. – Здравствуй, матушка…
Смеясь и плача, женщина снова обняла ее, поцеловала в макушку, потом убрала волосы с лица, чтобы получше взглянуть на нее.
– И правда, как же на Уладу похожа! Одно лицо! Ягодка ты моя красная! Отец не хотел мне дать поглядеть на тебя, говорил, времени нет, хотел прямо отсюда в лес везти! – приговаривала она. – А я ему: да что же, и посмотреть на дочку не дашь, ведь шестнадцать лет я ее дожидаюсь! Вези, говорю, сейчас меня к Упрямичам, хоть погляжу на нее, мою родненькую!
– Дайте ей одеться! – сказала Лютава. – А то простудится в чулках на земле стоять!
Одеваясь, Младина вспомнила слова матери. «Хотел прямо отсюда в лес везти». Зачем ей в лес? Вроде бы дочь, всю жизнь разлученную с родным очагом, стоило бы везти домой? Правда, в такой семье вполне стоило ожидать чего-то необычного. Может, прежде чем быть признанной дочерью Ратиславичей, ей придется мерзнуть в лесу под сосной и отвечать на вопросы вроде «Тепло ли тебе?». Она уже ничему не удивилась бы.
