Одной рукой держа блюдо, другую Младина поднесла к лицу, будто надеялась от собственной руки дождаться ответа. И рука изменилась: стала попухлее, покрепче. И заметно побелела, мозоли с ладони от домашних и полевых работ исчезли, остались только на кончиках пальцев – те, что появляются от шитья и прядения.
Младина оглянулась в ту сторону, где осталась избушка. Той уже не было, да и поляны не было. Похоже, она повзрослела лет на десять. Поход по лесу тому виной или гостеванье в избе на ножке?
Или десять лет жизни – плата за священный дар?
Но Младина отмахнулась от этих мыслей. Какая разница? Золотое перышко дрожало перед ней в воздухе, словно умоляя поспешить. Она убрала блюдце обратно в короб и двинулась дальше.
Вскоре пошел снег. Крупные пушистые хлопья медленно и величаво плыли в воздухе и присаживались отдохнуть на ветви, на землю, на голову и плечи Младины. Ей уже приходилось всматриваться, чтобы не потерять среди них соколиное перышко, и смаргивать снег с ресниц.
Поэтому вторую избушку она едва не проскочила: перышко вдруг зависло, вынуждая Младину остановиться и оглядеться. За елями обнаружилась бревенчатая низенькая стена. Младина не удивилась: она же знала, что в ее укладке хранилось три дара для богини Лады.
Когда вторая избушка повернулась, Младине стало не по себе: один угол покосился, крыша с той стороны сильно провисла, а в бересте зияли дыры. Внутрь она влезла с большей робостью, чем в первый раз; горшок, который она задела ногой, опрокинулся, из него выбежала мышь.
Из-за снегопада внутри избы висели сумерки, но можно было разглядеть, что поминальные рушники посерели и пожелтели от времени. Точно такие обтрепанные рушники колышут равнодушные ветра на бдынах – родовых столбах на вершине кургана, простоявших уже год или два. Стены были не срубными, а из бревен, врезанных концами в толстые столбы по углам. Вместо привычной печи в углу круглый очаг в самой середине, обложенный камнями.
– Заходи, внучка! – проскрипел голос в ответ на ее приветствие. – Садись к столу, поешь. Чай, утомилась.
Хозяйка избы сидела как-то странно, боком. Бросив на нее взгляд искоса, Младина содрогнулась: из провалившегося рта с выпяченным подбородком торчал довольно длинный клык. Она опустила глаза и вздрогнула еще раз: под черным подолом виднелась одна тощая нога, обутая в меховой поршень шерстью наружу, а вместо другой была голая кость! По коже пробежал мороз. Младина поспешно отвернулась и отошла к столу.
Когда она села, лавка под ней заскрипела и покосилась, так что она едва не упала. Стол так же был уставлен мисками, но непривычного вида: черно-коричневые, с тщательно заглаженными боками, с более узким дном, расширявшиеся к устью. Некоторые миски имели невысокую ножку. Она потянула носом, однако сытного запаха не ощутила. Наклонилась ниже и поморщилась: каша на дне мисок выглядела так, будто пролежала целый год – высохла, побурела. Блины она даже не узнала: они напоминали полусгнившие осенние листья. Но отказываться нельзя. Она взяла ложку, с трудом отколупнула кусок от кома высохшей каши, поднесла к лицу и незаметно скинула под стол. С поминальным питьем вышло еще легче: кружка, которую она взяла, оказалась пуста, внутри уже поселился паучок, так что она лишь сделала вид, будто пьет.
– Куда путь держишь, внучка? – проскрипела старуха, точно и голос ее заржавел за века.
– Иду жениха моего искать – Хортеслава, Зимоборова сына, Столпомерова внука. Заплутал он где-то, ни в Яви, ни в Нави нет.
– Найти-то ты его найдешь, да не для тебя тот каравай пекся, не с тобой он перстнем золотым обручался. Есть у него невеста – лебедь белая. Даже и поглядеть на него тебе не позволит.
– Помоги, бабушка! – попросила уже наученная Младина. – Может, есть у тебя что-то, ради чего лебедь белая мое желание исполнит?
– Есть кое-что. Ехал раз Сварог-отец, Небесный Кузнец, вез подарочек дорогой своей дочери Ладе. Да обронил в леса темные, в болота зыбучие. Искал, искал, только зря ноги стоптал. А я подобрала.
Старуха наклонилась и выволокла из-под лавки корзину, как и все здесь, грязную и дырявую. Вытащила что-то длинное, тонкое, потерла подолом… и вдруг оказалось, что она держит в руках настоящий солнечный луч. Это было веретено из золота – а может, Сварог отломил кусочек от Перуновой молнии и перековал в своей кузне.
– Возьми. – Хозяйка протянула веретено Младине, и та осторожно взяла его за другой конец. Оно так сияло в полутьме избушки, что она боялась обжечься. – Покажи лебеди белой и проси жениха повидать. Она не откажет – уж больно хочет отцов подарочек получить.
Когда Младина, попрощавшись, выбралась из избушки и спрыгнула на землю, у нее вдруг заболела коленка – да так, что она сморщилась, не разгибаясь. Ее коса упала, в глаза бросился кончик, запорошенный снегом. Она медленно выпрямилась, отряхнула косу, но стряхнуть снег не смогла. Погладив концы волос, убедилась, что это не снежные хлопья, а тонкие нити седины.
В испуге Младина схватилась за лицо: вокруг рта и между бровями появились складки, и сколько она ни пыталась придать лицу ясное выражение, избавиться от них не получалось. Зато язык во рту наткнулся на два промежутка между зубами, где раньше все было ровно. Вот новость-то! Сунув в короб веретено, она вынула серебряное блюдо и с тревогой взглянула в светлую поверхность. Так и есть – ее лицо сильно изменилось. Кроме морщин у рта и на переносице, появились складки возле глаз, а веки обвисли, и от этого лицо приобрело грустное выражение. Она замотала головой, надеясь прогнать морок, и убрала блюдце назад. Перемены в себе – самые страшные перемены, они вернее прочего рушат привычный мир, ибо действуют изнутри. Особенно такие, какие уже никакими усилиями нельзя вернуть к прежнему.
Но делать нечего. Надо идти. Младина сделала шаг, отыскивая взглядом перышко. Пока она сидела у бабки, снегу навалило по колено, весь лес стал черно-белым.
А стоит ли идти дальше? Она уже постарела на двадцать лет. Если она продолжит путь, что ждет ее впереди? К концу дороги она станет не лучше этих бабок в избушках! Куда ей женихов? Таких, как она, женихи в Нави дожидаются. А молодой парень посмеется только.
Посмеется? Не посмеется он, потому что лежит ни жив ни мертв. Он спит и, если она сойдет с пути, не проснется никогда. Светлая Лада – его невеста, но ей нет ходу на эти
