богиней-матерью, прорастал через само ее, Младины, сердце.
Через несколько дней в избушку пожаловали гости. Белыми от муки руками Младина открыла на стук, замирая от тревожных и радостных предчувствий. Теперь она постоянно ждала вестей, словно невеста, за которой, как точно известно, уже выехали сваты.
И все же вздрогнула, увидев тех, кто стоял за порогом. Сперва ей бросилась в глаза золотистая борода Путима и его голубые очи, веселые, как обычно, и лишь немного смущенные; потом Бебреница схватила ее в объятия, прижала к груди и зарыдала в голос. А Младина необычайно смутилась. Увидеть их – своих родителей, которых она еще не отвыкла так называть, – после всего было и отрадно, и больно. Уж лучше бы ей не встречать их больше, так она поскорее приладится к новой жизни.
– Разъяснилось все! – воскликнул Путим, поверх жениных рук тоже обнимая Младину. – Ты ни в чем не виновата!
От его слов Младина вздрогнула. Разъяснилось? После рассказа Угляны она уже знала, что возврат к прошлому невозможен, так что здесь могло разъясниться? Но, может, пока она сидит в лесу, ее настоящие родичи уже приехали за ней в Залом-городок? Или даже… явились те загадочные сваты от Хортова деда?
Вспыхнув от этой мысли, она с усилием оторвала голову от плеча Бебреницы, к которому та ее прижимала, и впилась глазами в Путима.
– Мать, хватит голосить! – Тот сам унял жену. – Позволит хозяйка войти?
– Заходите, не студите избу! – закричала изнутри Угляна.
Младина попятилась внутрь, гости вошли, все наконец уселись. Бебреница пыталась рассказывать, но ее речь, прерываемая слезами волнения, была довольно бессвязна, так что суть дела прояснил в конце концов Путим. Оказалось, что Крючиха, которая еще гостила в Залом-городке в то утро, когда воротилась Веснояра, уехала вовсе не к себе домой. С тремя внуками она отправилась прямиком к Могутичам. Чуры во сне велели ей туда ехать, как она потом объясняла. А там она явилась к местной старухе-Маре и попросила показать ей тела убитых в ночной схватке «отреченных волков». Их еще не успели сжечь и только сбросили в овраг – первым делом Будиловичи стремились дать достойное погребение собственным погибшим. И среди этих окровавленных тел Крючиха нашла своего младшего родича Вышезара, Красинегова сына.
– Мы ведь знали, что Вышенька к «отреченным волкам» убежал, – рассказывал Путим, и Угляна кивнула: она это знала точно. – Он-то и навел их на Могутичей: видать, хотел Веснавку заполучить и Травеню отомстить за кражу невесты. Оттого все и вышло. Уж теперь не разобрать, сам ли он Травеня прикончил или другой кто зарубил, да только и сам Вышенька рогатиной в спину получил и Веснавки не дождался. Выходит, не на нас, а на Леденичей им теперь жаловаться. А тебя винить больше не в чем. Возвращайся домой, свадьба же скоро!
Но упоминание о свадьбе Младина поначалу пропустила мимо ушей. Услышав о мертвом теле Вышени, она невольно прикрыла рот рукой: не от испуга, как можно было подумать, а от глупого опасения, что люди увидят его кровь на губах волчицы… Уж не его ли она загрызла, когда он тащил Веснавку из дома мужа? Могла тогда и не узнать: в темноте, под личиной, да и разум ее звериный не хранил тогда человеческих воспоминаний.
Но нет. Слава чурам, Вышеня погиб от удара рогатиной в спину. Значит, пал от руки кого-то из Могутичей, а Веснавку она отбила у его лесных побратимов. И все же Младина опустила взгляд, боясь, что родичи увидят в ее глазах отражение той жуткой ночи.
А Путим радостно улыбался ей, счастливый, что все уладилось, и на миг Младина дрогнула. Вернуться домой… Ну и пусть она теперь знает, что Заломичам не родня. Они, кстати, этого не ведают и считают ее отпрыском Хотилы, своей кровью. Снова стать дочерью рода, а потом женой Данемила…
И вот эта мысль прогнала соблазн сказать «да». Снова стать «отдашной девкой» Заломичей означало уже на днях выйти за Данемила. Но как же она может, ведь ее жених – Хорт. И уже вот-вот от него за ней приедут. Теперь она знает – это ее судьба, а не купальский сон. Хотя больше не знает ничего.
– Хочешь домой вернуться? – насмешливо спросила Угляна, подняв брови.
Младина опустила глаза и замотала головой, не в силах вслух сказать «нет».
– Неужели так сильно обиделась? – Путим приобнял ее. – Да брось, ты нам истинная дочь! Сама понять должна – нельзя сестер позорить. Ну а коли позора нет, мы уж как рады тебя в дом вернуть.
– Я не в обиде, – тихо сказала Младина. – Но, батюшка… не судьба мне с вами жить, не судьба и к Леденичам идти. Я здесь останусь.
Путим и Бебреница пристально смотрели на нее и, как прозрев, видели в лице своей дочки нечто совсем новое.
– Ведь это правда, что со мной вилы говорят, – вздохнула Младина и мельком оглянулась на Угляну: дескать, вот от кого все. – Мне здесь самое место. А жених мой пусть лучше Веснавку берет. Из-за меня она овдовела, вот пусть теперь и получает моего жениха. Иначе всем не хватит…
– Оставьте ее мне, – кивнула и Угляна. – Я вам ее принесла, теперь она вернулась. Знать, так богам поглянулось. А вам поклон низкий, что вырастили. Не пожалеете: она вам еще воздаст со временем.
– Веснавка… Да, куда-то ее девать надо… уж у нас с батюшкой об этом разговор, – вздохнул Путим. – Но она свою долю сама выбрала, сама с Травенем бежала, отговоров не послушалась. А ты… – Путим хотел быть справедливым к дочерям и не обездоливать ту, которая всегда была послушна, ради той, которая нарушила волю рода. – Не пожалеешь потом, если здесь останешься?
– Пожалеет – после к вам воротится, – буднично заметила Угляна. – Я ее тут к лавке не привяжу, а у Леденичей парни, чай, не последние на свете. Такой девке жених завсегда найдется!
– Это правда! – с облегчением согласился Путим. – Хочешь – оставайся, а как надумаешь, воротишься. Угляна тут поучит тебя еще чему полезному. А жениха мы тебе хоть через год найдем, ты ведь не перестарок у нас.
Бебреница повздыхала, но тоже согласилась на такой выход. Ее очень волновала судьба беспутной Веснавки, которой отказ Младины давал возможность все же обрести новую долю. Хоть она и вырастила их обеих, но ведь Веснавка приходилась ей родной кровиночкой, первой дочкой, а из-за пережитых той несчастий мать только сильнее ее
