лунной женщиной…
Сердце щемило, просились слезы – от радости и неразрывно с ней связанной грусти, будто она знала, что ее желание счастья никогда не будет утолено. Сейчас Младина не помнила в точности, какие беды с ней приключились, но видела в этом парне единственного близкого человека, единственного, кто связан с ней навеки и благодаря кому она не одинока. И эта тоска одиночества вдруг с такой силой навалилась на сердце, что обжигающе горячие слезы полились из глаз. Младина склонилась над лежащим; он вздрогнул, повернул голову, схватил ее руку, лежавшую у него на груди, другой рукой смахнул со щеки упавшие на нее горячие капли.
– Кто здесь… Это ты!
Мгновенно он узнал ее и сел на лежанке, не выпуская руки Младины.
Она и испугалась, и обрадовалась; засмеялась над своим испугом, свободной рукой вытирая слезы.
– Это я… – шепнула она. – Сокол ты мой ясный…
– Но ты… – Хорт в недоумении оглядел почти темную избу, где лишь слегка мерцало золото шитья на скатерти и бронза светильника.
Он вспомнил, что сегодня за ночь, и это приводило на ум единственное объяснение, как его невеста попала сюда сейчас.
– Постой! – Он подался к Младине и крепче сжал ее руку, тревожно вглядываясь в лицо. – Ты… живая?
– Конечно! – Она даже удивилась.
– Ведь сегодня – Деды Осенние! А мне мой дед рассказывал, у него старший брат, так у того невеста померла и потом сорок дней приходила по ночам и рядом ложилась. А через сорок дней и сам брат помер! Ты что… пришла за мной?
Он не так чтобы испугался этого предположения. Скорее в нем ощущалось оживление от того, что невеста все же пришла – как ни есть.
– Да нет же, я живая! – Младина беспокойно засмеялась. – Разве покойники такие? Не видел ты разве покойников?
– Ходячих – нет, – озадаченно ответил Хорт, и Младина поняла, что ему-то ничего необычного видеть не приходится. – Но как ты… откуда? Я тогда искал тебя, чуть не до полудня бегал, а тебя как в туман унесло, так и все! Дед говорит, не знает ничего, говорит, русалка тебя, милок, заморочила. Дескать, с родичами невесты уговор через семь лет приезжать – вот сравняется семь лет, и поедем.
– Но когда сравняется? – чуть не в голос закричала Младина.
Когда же они встретятся наяву?
– Да в будущий Ладин день! – Хорт даже удивился, что она забыла этот столь важный для них обоих срок. – Дед уж послов собрал, снарядил, как снег ляжет, они и поедут. Я сам с ними хотел, да он сказал, не положено так, жених должен дома сидеть и ждать, пока невесту к нему привезут. Уже дни считаю, не дождусь, когда же будешь ты со мной, лебедь ты моя белая, краса ненаглядная… А ты уже здесь…
Хорт провел пальцами по ее щеке, где сохли слезы, сам не понимая, сон это или явь. Его долгожданная невеста была и рядом, и очень далеко.
– Как я жду тебя! – воскликнула Младина, и показалось вдруг, что душа ее стала неизмеримо больше, шире, сильнее и глубже, чем когда-либо. – Сама не знаю, где я сейчас, что со мной, что ждет меня. Только и ведаю: тебя одного я люблю и жду. Без тебя я как Леля в подземелье Кощеевом, ни в чем мне нет радости. Но я жду тебя и буду ждать, сколько ни понадобится. Только ты приезжай скорее… – всхлипнула она и припала к нему, обхватив за шею. – Приезжай!
– Уже скоро, лелюшка моя! – обняв ее, прошептал Хорт ей в ухо. – Я и сам жду не дождусь, когда уже мы с тобою вместе будем. Немного осталось. И никогда мы больше не разлучимся, до самой смерти. Я где угодно тебя найду, хоть в лесу, хоть в подземелье у Кощея. Ты только жди меня.
Он сжал ее лицо в ладонях и поцеловал; Младина сквозь слезы отвечала на его поцелуи, и сердце ее разрывалось от сознания того, что еще не скоро они будут вместе. И в то же время она была счастлива, как никогда в жизни.
Она проснулась от собственного всхлипа. По лицу текли слезы и мочили толстую ткань поневы под головой; она лежала в темноте незнакомого дома, пропахшего сушеными травами. И сразу вспомнилось все: ужасные новости, изгнание, одиночество… Она не дочь Путима из Заломичей, но и Угляне она не дочь, хоть и нашла приют в ее избушке. Однако счастье, пережитое во сне, еще не совсем ее покинуло, оно еще ощущалось в теле, растворенное в крови, и помогало пережить все остальное. Младина закрыла глаза, пытаясь не упустить его последних теплых капель, прежде чем вокруг вновь сомкнется мир холода и одиночества.
Потом она села, рукавами вытерла лицо, убрала намокшие в слезах пряди волос. Ей снилось, будто она опять встретила своего жениха, Хорта, побывала у него в доме – в том самом, куда он хочет ее привести. Но где этот дом? Этого она даже вообразить не могла и сейчас готова была дать себе затрещину от досады. Ну почему не спросила? Почему не догадалась, вместо того чтобы проливать слезы, задать ему простой вопрос: где ты живешь? Какого ты рода? Кто этот загадочный дед, о котором Хорт упоминал еще в Купалу и который устраивает женитьбу внука? Почему, кстати, не отец с матерью – уж не сирота ли ее загадочный сокол?
Но поздно задавать эти вопросы, отвечать на них теперь некому. Осталось только вздохнуть и снова лечь, стараясь вспомнить весь сон до мелочи. И даже теперь, в воспоминании, по телу разливалось блаженство от мысли, что она была рядом с ним… Сам воздух в том доме казался особенно теплым, сладким, живительным. Она уже любила этот дом, жаждала трудиться, как хозяйка, ему на благо. И Хорт обещал, что совсем скоро за ней пришлет и увезет туда…
А почему он тоже не спросил, где она живет? Знает ли он это? Уж наверное, да, коли его дед снарядил целое посольство и ждет только санного пути. Не по ниточке же из волшебного клубочка это посольство собирается ехать!
И почему она сама ему ничего нужного не сказала? Там казалось, что все это неважно. Что он и без объяснений ее найдет. Или что они могут встретиться только в одном- единственном месте. Как бы она хотела знать, что это за место!
