их боялась! Казалось, она летит вниз, в черную пропасть, в подземные владения Кощной Невесты. Она – не дочь своих родителей, Путима и Бебреницы! Она – дочь Угляны и…
– Деверь Хотила аж за полгода до того помер, жениных родин не дождался, – рассказывала где-то далеко, за тридевять земель от нее, бабка Лебедица не столь потрясенным, но все же удивленным Будиловичам, а заодно раскрывшей рот Веснавке, которая, как и все младшее поколение, знала об этом деле не больше самой Младины. – Как она родилась, отца уж полгода в живых не было. А Углянка что – одна в лесу, да с младенцем! Боялась, не выходит. Ее тогда нави да игрецы мучили, бывало, по три дня лежмя лежала, себя не помнила – где уж ей грудничка выкармливать да выхаживать! Вот и принесла нам. Возьмите, говорит, все-таки ваша кровь. Мы и взяли. Пусть, думаем, живет, все-таки Хотилы дочка, старейшины нашего прежнего.
Младина опустила веки, но мир стремительно поехал по кругу, и она поскорее открыла глаза, пока не рухнула с лавки. Хотила… Хотила – ее отец. Самый известный человек в их роду, кого она считала своим двоюродным дедом. А Путим, которого она звала отцом, выходит, ей двоюродный брат… Она с ним одного поколения, хоть и моложе на четверть века.
Она робко подняла глаза на отца… на Путима. По укоренившейся с детства привычке она еще надеялась, что батя, как всегда, поможет горю. Путим смотрел на нее с горестным сочувствием и любовью – для него ведь все это не составило новости, – но молчал. Даже слегка развел руками: дескать, куда от правды деваться?
И вдруг Младина ощутила облегчение. Она сбросила давно ее угнетавший груз сомнений и недоумения, самое страшное осталось позади. Теперь она знает, почему вилы удостоили ее своего доверия, а мертвые показываются на глаза. Ее мать – волхвита. И сколько бы она ни пыталась жить обычной человеческой жизнью, Навь не выпустит того, кто помечен ею от рождения. Ведь ее родила мать, в то самое время мучимая жестоким «волховским недугом» – счастье, что дитя очутилось на этой стороне. А могло бы выскочить и на ту… Даже сама Угляна, давшая ей пояс и поневу, обещавшая замужество и обычную жизнь, не могла изменить судьбу своей дочери.
Но если раньше Младина себя чувствовала как человек, которого неумолимое течение реки уносит от родного берега в неизвестность, то теперь из тумана выступил другой берег. Среди серой мглы появилась тропинка – между сумрачными деревьями к замшелому тыну с коровьими черепами на кольях. К лесной избушке Угляны…
А свою судьбу надо принимать. Отнимая одно, она дает другое. Если бороться с ее волей и тянуться за тем, что она от тебя отстраняет, ты и цели не достигнешь, и потеряешь те дары, которые она готова тебе вручить взамен отнятого.
– Так, значит, я… пойду? – Младина встала на неверные ноги и покачнулась. Ясно было, что здесь ей больше делать нечего. – Пойду я… да?
Сейчас ей хотелось спрятаться от всех и попытаться как-то сложить в кучу обломки разбитого мира. Осознать заново, кто она есть такая.
– Ступай, – со вздохом позволила ей Лебедица. – Да кланяйся ей там. Скажи, мы ее уважаем и зла не желаем, но коли так вышло, держать тебя в роду не можем больше. Мы свое обещание исполнили, выкормили тебя, вырастили, чему смогли, научили. Хотели вон и замуж отдать, да богам не поглянулось. Теперь пусть она дальше тебя учит ремеслу своему… Ты уже взрослая, помощница ей будешь.
«И наследница!» – мысленно закончила Младина.
Все, чем жила она еще нынче утром, отодвинулось так далеко, что она уже и не могла разглядеть свою прошлую, привычную жизнь. От этого стало пусто и очень легко. Наверное, так чувствует себя душа, сбросив груз смертного тела и теряя все радости и горести земной жизни.
И среди расступившейся толпы Младина пошла прочь из святилища. Бебреница сделала легкое движение, желая ее удержать или хотя бы обнять на прощание – ведь целых шестнадцать лет она числила эту девочку среди своих родных детей, кормила когда-то своим молоком и сама почти забыла, что ей когда-то положили на руки это дитя, рожденное другой. Но осталась на месте. За выросшей девочкой пришли иные «родичи», обитатели Нави. Ей больше не было места среди обычных людей.
Лес… кругом лес. Он обтекал ее, как вода, неохотно расступаясь, когда она делала шаг вперед, и снова смыкаясь за спиной. Младина давно сбилась с дороги и не знала, куда идет. Но что за важность? Она шла через свой новый мир, единственное, что осталось ей в жизни, погрузилась в него с головой, отдавшись своей судьбе, как реке. Нави да игрецы отметили ее до рождения, как сказала Лебедица. Что им еще от нее нужно?
Лес предзимья, когда листья уже облетели, но снег еще не лег, казался преддверием Мариного владения. Дух стылой дебри, влажной коры, палой листвы пропитал Младину насквозь, казалось, навсегда вытравив запах дыма, хлеба, человеческого жилья. Остановившись и закрыв глаза, она пыталась и из души вытравить воспоминание о простой человеческой жизни, надеясь, что тогда пройдет эта мучительная боль разрыва.
Вспомнив Путима и Бебреницу, она принималась плакать, будто внезапно осиротела. Платок давно промок насквозь, и она вытирала нос клочками мягкого отсыревшего мха. Эти добрые люди живы, но они ей больше не родители. Младина ощущала такую же режущую боль, как если бы мать и отец разом утонули. Никто здесь не слышал ее, и она рыдала в голос, хрипло и надрывисто. Семья, род Заломичей – она потеряла их всех, ровно Залом-городок взял да и провалился сквозь землю! Ее мать – Угляна, эта странная неразговорчивая женщина. Когда-нибудь она привыкнет к этой мысли, но никогда не полюбит ее так, как Бебреницу, которая за все шестнадцать лет не дала Младине даже заподозрить, что та ей не родная дочь.
Конечно, она им и не совсем чужая. Путиму она двоюродная сестра, и связь общей крови, общих предков между ними сохранится. Но и только. Все остальное, что уже было так близко – свадьба, муж, дети – исчезло, растаяло, как пустая блажь. Она покинула родительский дом, но новым ее родом будут игрецы и нави.
И ведь они, нави, ее предупреждали! Когда она весной пришла глухой ночью в избушку Угляны – свой истинный родной дом, как оказалось! – его невидимые обитатели ничего от нее не скрыли. «Не для тебя все женские работы – не колосья ты будешь жать, а жизни человеческие подсекать острым серебряным серпом. И не та тебе сестра, что носит воду от реки, а та, что души младенческие достает из облачного колодца и в белый свет выпускает…»
Внезапно Младина обнаружила, что уже довольно давно стоит, опустив руки и застыв. А, да. Она остановилась, потому что не знает, как пройти. Тропу она давно потеряла,
