твоему ремеслу учиться. И правда – куда мне идти? Уже давно, с Ладиного дня, со мной что-то такое делается… вилы со мной говорят, я вижу мертвых, я вижу… – Младина вспомнила смутно сияющий образ лунной женщины. – Я не знаю! – в отчаянии крикнула она, стараясь отделаться от образа серебряного серпа, который колол ей глаза своим острым неумолимым блеском. – Что-то есть во мне, что толкает меня сюда и не дает жить, как все люди! Я сама не понимаю, как заглядываю в Навь и почему вилы говорят со мной! Я не хочу, я не выбирала этого, но что я могу сделать, как избавиться от этого?
– А ничего, – с житейской простотой отозвалась Угляна.
Горячность Младины ее не задела: она давно уже все это обдумала на примере собственной судьбы и смирилась с бессилием человеческой воли перед высшей волей. Она могла дать девушке готовый ответ, выстраданный долгими годами.
– Здесь не ты выбираешь, а тебя выбирают. И никто не спрашивает, хочешь ты, нет ли… Иной всю жизнь бьется, пытается хоть каплю из того родника черпнуть, да не слышат его боги, не откликаются духи. А иной хоть под лавку забейся – выбрал тебя чур, так найдет и себе служить заставит. Это просто есть в таких, как мы, и никто, кроме самих чуров, не знает, почему и зачем нам дано это. Мы глаза и руки чуров в земном мире. А иные – самих богов. Тебе и вовсе деваться некуда – среди дедов твоих и бабок уж больно много волхвов было…
– Ты о чем? – пробормотала оторопевшая Младина. Угляна говорила что-то совсем непонятное и жуткое. – Где это – много волхвов? У Глуховичей?
– Я не знаю. Ты сама скоро узнаешь. Поболее моего.
Угляна посмотрела на девушку, помолчала. В ее лице не отражалось ни капли радости матери, к которой вернулась дочь. Неужели все эти шестнадцать лет она не тосковала, не жаждала вновь обрести свое дитя?
– Твоя бабка так и сказала: что ты – моя дочь?
– Ну да! Что ты принесла меня через полгода после смерти мужа, новорожденную, потому что не могла у себя держать, боялась не вырастить, и сказала, дескать, ваша кровь, возьмите, воспитайте. Они и взяли.
– Я этого не говорила, – медленно начала Угляна, словно прислушивалась, ожидая откуда-то подсказки. – Я просто сказала: вот выкормите, воспитайте. Про родную кровь они сами потом придумали, потому что решили, будто ты дочь моя и Хотилы. Оно и понятно: где бы я в лесу глухом младенца взяла? Только если родила. Если не вилы подкинули…
– А на самом деле… – прошептала Младина, снова холодея от предчувствия, что все еще хуже.
– Моя дочь умерла тогда же, когда и муж. Твоя бабка перепутала, уж больно давно дело было, да и жили мы от них далеко. Моя дочь родилась, еще пока Хотила жил. А умерла от той же хвори, что и он. А тебя она принесла полгода спустя.
– Принесла? Кто она?
– Волчья Мать. Почти новорожденную, но уже нареченную. Не знаю, она ли твоя мать… может, и она. Но не я. Она оставила тебя мне и велела найти хороший дом. Сильный род с честными предками. Почему, зачем – я ничего не ведаю.
Волчья Мать… Младина уже знала, что это женщина, но вспомнилась ей белая волчица. И слово «принесла» она поняла в смысле «родила»; в воображении встал розовый человеческий младенец в волчьей норе среди копошащихся щенят.
– Я передала Заломичам твое имя – Младина. Они тебе его и оставили, а могли бы по-своему назвать. Тогда я бы и не знала, которая из их девок ты.
– Я знаю, почему такое имя… – прошептала Младина.
Способность к удивлению и потрясению ее уже покинула, а в то, что Угляна ей вовсе не мать, она поверила быстрее. И это принесло ей облегчение, несмотря на то что определенность вновь сменилась загадкой.
– Я, когда к тебе сюда шла весной, встретила в поле женщину… Она была как белая лебедь! И она сказала, что проклятие на моей матери лежало и на меня грозило перейти, а еще что вещая вила, дева будущего, – сестра моя и потому защищать будет. Я тогда еще все дивилась: как вещая вила может быть мне сестрой? Какие у вещих вил родичи?
– Мать Волков мне ничего о роде твоем не сказала.
– Так выходит, она одна и знает, чья же я?
– Выходит, так.
– А ты знаешь, где ее найти?
Угляна ответила не сразу, потом все же кивнула:
– Найдем, коли понадобится. Но… ты сперва подумай как следует. Мне Мать Волков не говорила, что ты должна, как вырастешь, ее искать. А тебе та белая лебедь не велела ничего такого?
Младина покачала головой.
– Вот видишь? Понадобишься – она сама тебя найдет. Ну, что ж, оставайся. – Угляна развела руками. – Не выгоню же. Может, и правда станешь мне дочкой, я тебе все мои премудрости передам.
Но Младина видела: Угляна не испытывает радости от мысли обзавестись дочкой и предлагает ей это не из желания иметь хоть какую родню рядом, а просто потому, что не может оставить без поддержки девушку, которую ей поручила сама Волчья Мать.
– Спасибо, что не гонишь. – Младина встала и поклонилась. – Все равно мне идти некуда. Буду тебе дочкой…
