След черного волка

нешуточным оружием против любых врагов – видимых и невидимых. Вместе с ней его держали руки их всех – тяжелые своей силой и «легкие» по части удачи.

А помощь была нужна молодой княгине. Той ночью она среди мирного сна будто провалилась в черную бездну. Дочь небес, Семислава и в расцвете своей силы не умела спускаться в Навь – а теперь ее сбросило туда рывком, будто веревка обвилась вокруг шеи и дернула. Она увидела хорошо ей знакомое Пекло – круг прокаленной черной земли. Увидела белую фигуру с распущенными волосами, которые во тьме казались светлыми, с длинными рукавами, достающими до земли. В первый миг ей подумалось, что это она сама – в те мгновения, когда прощалась с прежней жизнью и сжигала свой след. Но тут же услышала голос…

– …Да будет проклято чрево ее и потомство ее до семи колен! Да подсечет Лунная Жнея серпом своим серебряным жизнь сынов ее у самого корня! Да обернется белая кость черным прахом! Да покроются дочери ее не покровом невесты – погребальным покровом…

Каждое слово падало тяжко, как удар. И Семислава поняла, что происходит. Все тело наполнилось мучительной тоской, ощутимой, как боль, хотя это не была боль – сама смерть текла в ее жилах, заменяя кровь. Семислава рвалась из пут страшного сна, впервые за многие дни и месяцы вспомнив ощущение, с которым принимала облик лебеди. Будто лопалась старая кожа, выпуская наружу новую ее суть…

И наконец вырвалась. Села на лежанке – с дико бьющимся сердцем, задыхаясь. Повернулась к Лютомеру, желая разбудить его, – и замерла. Его здесь не было. Рядом лежало только его тело, но дух был где?то далеко. Будить его было нельзя. Семислава чувствовала себя такой одинокой, что едва не заплакала.

Но скоро справилась с собой. Старая ведьма, несостоявшаяся свекровь, прокляла ее. Отомстила за смерть сына единственным способом, который был ей доступен. Но он же – самый сильный. Семислава убежала от Ярко не только из любви к Лютомеру, хотя и это важно. Она хотела дать лучшую долю своим будущим детям. А Чернава пыталась из сегодняшнего дня подсечь еще не вытянутые из облачной кудели нити их судеб. Лишить Семиславу материнского счастья, как та лишила ее. Втолкнуть ее сыновей и дочерей в объятия Недоли – как она втолкнула Ярко. Своими руками, как рассказали Чернаве уцелевшие вятичи, сами видевшие, как некто в платье Семиславы, схожий с ней ростом и видом, схватил с земли топор и одним ударом убил князя молодого…

Да неужели она, старшая жрица земли вятичей, не знала правды? Наверное, знала. Но сама Семислава не могла полностью снять с себя вину в этой смерти: Ярко погиб из?за нее. Она сделала выбор, который вынудил и его выбирать между гибелью и бесчестьем. Так стоило ли ждать, что его разгневанная мать найдет для беглянки оправдания?

Снова заснуть – было нечего и думать. Семислава лежала, пораженная ужасом, и чувствовала себя на дне самой тьмы. Никогда еще, даже в день смерти Святомера, она не ощущала себя такой одинокой, отданной во власть смерти. В те дни, что теперь казались такими далекими, ее поддерживала даже не надежда, не вера, а твердая уверенность: это лишь осень, без которой невозможна новая весна. Тогда она надела белую печальную сряду вдовы, как земля одевается снегом, твердо зная, что в срок сбросит ее и вновь сделается невестой. На пути к счастью она не ведала страха и готова была пройти даже через Пекло.

Но теперь? Казалось, она у цели. Вот он, ее истинный муж, он рядом, она слышит его тихое дыхание, чувствует тепло его плеча. Но вместо того чтобы прижаться крепче, Семислава осторожно отодвинулась от Лютомера. Теперь она несла в себе семена тьмы, грозившей погубить все, что она надеялась создать. Не только ее новую семью, но и род, который ее принял. Племя, жен и матерей которого она намеревалась возглавить. Но проклятье Чернавы одним ударом погубило ее надежды, и теперь она погубит все то, чему хотела принести счастье.

– Куда ты? – Лютомер вдруг схватил ее за плечо в темноте, и Семислава вздрогнула: она и не заметила, как его дух вернулся в тело.

– Ты знаешь? – Она повернулась к нему. – Знаешь, что случилось?

– Знаю. – Он сел. – Я этого ждал.

– Ты мне не говорил! – горячо зашептала Семислава, не желая будить челядь.

– А зачем я стал бы тебя пугать? Ты все равно ничего не можешь с этим сделать.

И, вопреки смыслу его слов они отчасти успокоили Семиславу. В его речи слышалось продолжение: «А я могу».

– А ты… можешь?

– Я пытался ее перехватить. – Теперь Семислава поняла, куда он исчезал. – Но не сумел. Сама понимаешь: проклятие матери, потерявшей дитя… падает прямо на грудь Марене.

– Я понимаю…

Семислава закрыла лицо руками. Проклятие матери, потерявшей дитя! Да обернется белая кость черным прахом! Да покроются дочери ее не покровом невесты – погребальным покровом! Да не лягут они на ржаные снопы – лягут на краду огненную!..  Теперь сама Семислава сделалась матерью, потерявшей всех будущих детей! Она еще не могла знать, успела ли понести – времени прошло мало, – но надежда уже была. Невольно она обхватила обеими руками живот, как от боли. Будто зажимая широкую кровавую рану, через которую утекает жизнь. Ее пробил холодный пот: вот если сейчас у нее пойдет кровь… означающая, что неведомое, но такое желанное дитя покидает ее… Нет!

– Нет! – глухо простонала она.

– Не убивайся! – примирительно сказал Лютомер и обнял ее. – Я же не сказал, что все пропало. Мы справимся.

Он произнес это с такой спокойной уверенностью, что Семислава сразу поняла: убиваться глупо. Он, ее муж, не собирается сдаваться.

– Я был любим Девой, я был благословлен Матерью, – шептал Лютомер ей на ухо. – А моя сестра пошла искать пути к Старухе. Она найдет. Она – волчица, что никогда не отступает, не ведает страха и не сходит со следа. Я знаю: она вернется не той, что ушла. А еще сильнее. Она узнает пути, по которым к нам пойдут посланцы проклятия, и подстережет их.