усиленно кланялся и лебезил, что закрыться забыл. А теперь этот камень злосчастный… Если кто сам посреди ночи уезжал, почему собаки шум не подняли? Как они его вообще выпустили и не загрызли? Утро сегодня – ну просто ужас какое странное!»
Где-то далеко на востоке за линией горизонта занималась заря. А Гильда смотрела вслед уезжающему в сторону запада экипажу, который словно стремился избежать встречи с рассветом.
Первые болты прилетели откуда-то справа и сверху. Дагир не столько услышал, сколько почувствовал дрогнувшую неподалеку тетиву.
Они летели по его душу. Это Дагир знал точно – первые два болта предназначались ему.
Только вот так вышло, что поймал их Миллек.
Дагир чуть запоздал с реакцией. Резко наклонившись вперед, сам он ушел от выстрела. А вот возница, которого харадец толкнул в бок, чтобы сбить с козел и увести с траектории крутящихся вокруг своей оси стальных стержней, почему-то не вылетел в снег. Что-то приняло на себя всю мощь удара руки харадца, и Миллек сложился пополам. В противоположную от той, на которую рассчитывал харадец, сторону.
Все дело было в мелочи. Во фляжке. В почти пустой фляжке, которую Миллек с утра прихватил со стола Гильды.
Удар Дагира попал как раз по ней. Жестяные бока прогнулись, фляжка сплющилась посередине, согнулась и вошла куда-то глубоко под ребра Миллека, заставляя его упасть в сторону удара. Если бы ее не было или она лежала бы в другом кармане, харадец просто спихнул бы с места своего попутчика.
– Что же ты делаешь! – зашипел Дагир. Он почувствовал, как дважды вздрогнуло привалившееся к нему тело от ударов входящих болтов. Первый попал Миллеку в основание шеи, пробив многочисленные слои одежды и сокрушив ключичную кость, а второй – аккурат в темечко, навсегда прибив к голове возничего кушак. Тело продолжало заваливаться вперед. Мертвые руки не выпускали поводьев, увлекая их за собой.
Дагир уже знал, что произойдет дальше.
Он приготовился прыгать. А в это время снова запела тетива. Вдогонку первым болтам чья-то быстрая рука послала два новых. Один попал харадцу в спину, разбив пластинку легкого доспеха. Руки Дагира, обхватив, защищали голову, и второй болт срикошетил, ударившись о стальную накладку, скрывающую руку от кисти до локтя. Он отскочил, чиркнув по боку одной из лошадей. Лошадь заржала больше от испуга, чем от боли.
Тот, кого при жизни звали Миллеком, упал с облучка вниз, под колеса собственной кареты. Натянутый до предела повод дернулся, задирая лошадям шеи.
– Не высовывайся! – Дагир несколько раз стукнул локтем в стенку кареты. – Слышишь? Не высовывайся!
Их сильно занесло вправо, и экипаж, катившийся еще некоторое время на двух колесах, упал.
За секунду до падения харадец изо всех сил оттолкнулся ногами и прыгнул вправо – туда, где у обочины раскинули пушистые лапы многовековые ели. Во время прыжка он снова ощутил дрожь тетивы от посылаемого выстрела. Один болт пролетел совсем близко от его лица. Так близко, что Дагир видел, как крутится его жало.
По обочинам дороги снег лишь начинал растить свои будущие сугробы. Это были еще не те снега, в которые можно безопасно падать, ощущая под собой пушистую ледяную перину.
Харадец приземлился, сильно ударившись о землю. Несколько раз перекувырнувшись через плечо, он умудрился уберечь спину, чтобы попавший в нее болт не вошел еще глубже. Дагир скрылся под лапами ближайшей ели. Дополз до мощного ствола, скрывшего полностью его фигуру.
Он сел, привалившись к стволу. Завел руку за спину – болт воткнулся чуть наискосок под лопатку правее позвоночника.
«Близко сидит эта тварь, раз доспех разбит. – Пальцы Дагира пробежали по стальному основанию, определяя размер наружной части. – А доспех-то хорош – неглубоко совсем вошло. Без него в самое сердце попало бы».
Харадец слегка расшатал его, а потом поднапрягся и дернул болт, вырывая его из тела. Хлюпнула из разодранных сосудов кровь и потекла по спине горячей лентой. На секунду закружилась голова.
В боковом кармане брюк он нащупал полотняный мешочек, в котором пересыпались крупинки белого порошка. Высыпав на ладонь с полгорсти, Дагир на ощупь постарался засыпать рану на спине. Харадец стиснул зубы, чтобы не застонать от жуткой боли, тут же пронзившей его насквозь. Порошок останавливал кровь и обеззараживал рану, сжигая плоть, оставшуюся без защиты кожи.
Из ножен на голенище харадец достал длинный плоский клинок.
Он всегда предпочитал это оружие. В его руках оно действовало наверняка. На мгновение мужчина прикрыл глаза и сделал то, что всегда делал в случае крайней опасности.
«Спаси меня, Всевышний! Прости мне то зло, которое я вынужден буду причинить». – Дагир не умел правильно молиться. Не делал этого часто, считая, что отвлекать Бога от Его великих дел по мелочам не стоит. Мужчина обращался к Нему тогда, когда не обратиться было уже нельзя. Когда своих сил не хватало. И слова его были горячи и искренни.
Дагир перевернулся и лег на живот. Ель скрывала его от стрелка, но и собственный обзор был из-за веток сильно ограничен. Со своего места харадец видел торец экипажа, перегородившего дорогу. Лошади протащили его, уже лежащего на боку, за собой еще несколько метров. Теперь четверка стояла, шевеля ушами и пофыркивая. Двигаться куда-либо они не могли.
На оцарапанном боку одной лошади пунктиром проступали капли черной крови.
«Только бы девушке не пришло в голову начать выбираться из кареты…»
Дагир вглядывался во все, что видел, и прислушивался к тому, что творилось за границей его взора.
