жизни у нее впереди, она не знала.
И что делать дальше?
Послышался легкий стук в дверь. Вошла Лерия. В руках у нее был обычный для ее утреннего визита поднос с чашкой чая и сладкой булочкой, присыпанной сахарной пудрой и корицей.
– Разрешите войти?
Оденсе кивнула. Спрыгнув с подоконника, она быстренько убрала со стола раскрытую книгу и вещи из сумки, которые перебирала прошлым вечером. Лерия поставила поднос и, поклонившись, собралась уходить.
– А… – начала девушка.
Лерия остановилась, предупредительно подняв брови, готовая выслушать просьбу своей гостьи.
Оденсе кашлянула и осторожно спросила:
– А мой спутник не предупреждал о дате своего возвращения?
– Возвращения? – переспросила Лерия, удивленно наморщив лоб. – А разве он куда-то уехал?
Оденсе смутилась и, на ходу подбирая слова, принялась выдумывать дальше:
– Ну он вроде как собирался.
Хозяйка передернула плечами:
– Честно говоря, мне об этом ничего не известно. С утра вроде как был в своей комнате. Да и куда он в таком состоянии поедет-то? – Лерия с сомнением покачала головой.
– А… а в каком состоянии?
– В полубессознательном, – ответила женщина. – По крайней мере, выглядит именно так. Хотя я, конечно, не врач, да и монахов знакомых у меня немного, чтобы в их повадках разбираться. Но кто знает, может, для них это обычное дело. В это время года, к примеру. Сезонное недомогание, к примеру. Я сначала подумала, что простужен он и зря его в комнату поселила угловую, что на север выходит, да еще и этаж первый. Сыро там, одним словом.
Видя, что Оденсе задумалась, Лерия посчитала разговор оконченным и направилась к выходу. У двери она остановилась и, обернувшись к девушке, добавила:
– Только вот если бы он был обычным человеком, я, пожалуй, готовилась бы к самому худшему.
Оставшись наедине со своими мыслями, Оденсе бездействовала недолго. Расправившись с завтраком, девушка поторопилась выскользнуть из комнаты.
Идя по коридору, она анализировала свои ощущения каждую секунду, боясь пропустить начало изменения своего состояния.
Но ровным счетом ничего не происходило. Ни слабости, ни темноты в глазах, ни тоски в душе.
У комнаты монаха девушка остановилась. От страха у нее пересохло в горле.
«Вот сейчас я окажусь с ним нос к носу! И опять сердце будет ныть так сильно, что останется лишь одна настойчивая мысль – перегрызть себе вены». – Пальцы берегини, крепко сжимавшие ручку двери, побелели.
Дверь была незаперта. Она открылась от легкого прикосновения. И Оденсе увидела…
Листопад лежал на кровати. Он натянул на себя все одеяла, которые только смог найти в комнате. Не так давно его колотила дрожь. Если бы берегиня могла присутствовать в его комнате чуть раньше, она бы услышала дробный стук, отбиваемый зубами.
Сейчас же здесь повисла тишина. За несколько мгновений до того, как Оденсе прикоснулась к ручке его двери, монах потерял сознание.
Последние силы, с которыми он сопротивлялся дару девушки, силы, позволявшие ему оставаться в живых, иссякли.
И уже не было слышно даже его дыхания.
Берегиня закрыла за собой дверь на щеколду. Стремительно пересекла расстояние, отделяющее ее от кровати.
«Что я делаю?..» – пронеслось у нее в голове. Остановиться, для того чтобы подумать, что ответить на этот вопрос, у Оденсе времени не было.
Девушка скинула на пол одеяла с кровати, распахнула на груди монаха одежду. Лицо, которое всегда скрывал капюшон, было повернуто к стене.
«К лучшему это, в беспроглядный мрак-то глядеть ох как страшно мне было бы!»
Ее пальцы прикоснулись к мраморной холодной коже.
«Сердце почти не бьется». – Исцеляющие руки Оденсе принялись делать то, что они были призваны делать.
Пытались спасти. Дарили исцеление.
Но вся их сила уходила в никуда. Так уходит вода сквозь песок. Утекает прочь, не оставив от себя и следа.
Оденсе закрыла глаза, вслушиваясь в хитросплетения его болезней и слабостей. Она искала внутри Листопада силу, которую нужно было разбудить, чтобы вернуть монаха к жизни.
Что-нибудь, ради чего стоило бы остаться в этом мире.
Но его душа была так холодна, так пустынна…
Поиск уводил берегиню все дальше по лабиринтам души монаха. Нигде не было даже искорки света.
«Как ты жил? Я не понимаю – как ты жил все это время?..» – Ее сердце отозвалось таким сильным приливом жалости, что тепло, струящееся от кончиков пальцев,
