Оденсе не отводила от монаха взгляда:
– Существует что-нибудь, что может не дать тебе убить, кроме вашей веры?
– Что ты имеешь в виду?
– Физическая неспособность. Как у нас.
Листопад покачал головой:
– Мораль. Нас воспитывают так.
– Мораль штука хорошая, когда она в твоей природе. Когда с ней нельзя договориться. Перешагнуть. Когда она не навязана идеологией. Если это только воспитание, мораль – всего лишь только слово.
– Мораль воспитывается через уважение к учителю, который прививает азы понимания жизни.
Губы Оденсе тронула улыбка:
– А если учитель меняется? Что тогда происходит с моралью?
Монах молчал. Он думал о том, откуда этой девушке приходят слова. Она спорила не из ребячливости или желания моралистки доказать его неправоту. Она просто выражала свое мнение. И почему-то у Листопада оно отторжения не вызывало.
– А как же ваша собственная система взглядов? На чем строится она?
– На любви к миру.
– Очень размытая трактовка.
– Вы считаете ее размытой, потому что мир велик и у нее фактически нет границ?
– Нет, я так считаю, потому что слово «любовь» ничего конкретного не значит.
– Для тебя?
«А ведь верно, откуда знать монахам о любви? Отречение от мира, где все идет к смерти…»
– А как же, – продолжала берегиня, – конкретная и всеобъемлющая любовь к Создателю?
– Это несравнимо. – Листопад нахмурился.
– Почему? Я люблю этот мир через любовь к Нему. Это Его мир. Он его сотворил. Как я могу не любить хоть что-то из того, что Он создал? Или желать смерти? Как я могу не любить тебя, ведь ты тоже Его создание? Пусть даже ты и заблуждаешься, по моему мнению, на Его счет.
– Потому что кроме любви к Создателю и святых старцев в мире еще очень много всего.
– Много того, что ты считаешь недостойным подобной любви?
– Так и есть.
– И ты считаешь, что вправе решать, кто достоин ее, а кто нет?
– Разумеется. Для чего философствовать об очевидных истинах?
– А я не считаю, что у меня такое право есть. И для меня это не философия. Я так чувствую.
– Тебе не приходило в голову, что ты ставишь себя выше Создателя? Хотя бы потому, что Он отделил добро от зла, а ты все смешиваешь? Делаешь вид, что слепая, хотя прекрасно все видишь?
– А ты решаешь, где прочертить границу между ними? Ты не выше, но ты думаешь, что стоишь рядом? И чуть ли не направляешь его руку, пока он чертит?
– Странный у нас разговор, – не выдержал Листопад.
– Обычный, – пожала плечами Оденсе. – Люди часто говорят об этом.
– Никогда не слышал.
– Ну да, люди об этом не вслух разговаривают. Слова пересыпают, как мы с тобой сейчас, – словно песок из руки в руку сыплем. А сами с собой разговаривают мыслями. Или с Ним. Особенно когда делать серьезный выбор приходится. И тогда важным становится то, что идет от сердца. Особенно когда выбор касается кого-то еще.
– И ты считаешь, что эти твои слова не подтверждают мою точку зрения? Раз приходится выбирать чью-то сторону, значит, есть и граница.
– Я не говорю, что границы нет. Я говорю, что по обе ее стороны находятся те, кого создал Бог.
– Но ты сама выбор не делаешь?
– Конечно нет.
– А вчера? Ты же сделала выбор – решила спасти меня.
– В чем здесь ты видишь выбор? Для меня не стоит вопрос, спасать кого-то или нет. Я всегда стараюсь спасти. – Берегиня едва заметно передернула плечами и из-за этого уползла ниже под одеяло.
– Ты не видишь, что у тебя вчера был выбор? Ты или я. Если бы ты дала мне вчера умереть – вполне естественным образом, кстати, – ты бы спасла себя.
– Каким это образом? – искренне удивилась Оденсе.
– Ты бы стала свободна. Умер бы твой соглядатай. Могла бы идти, куда хочется – в твоем случае подальше отсюда, – и затаиться, никто бы ничего не узнал о тебе.
– А если я своим невмешательством убила бы тебя, – от этого факта я бы как смогла освободиться?
