Листопад снова замолчал.
– Вот относительно меня – ты действительно выбирал. Столько вариантов! Отправить в лапы ордена Стирающего Лица, оставить умирать от голода, изгнать из деревни, что не намного лучше, когда вокруг, вплоть до Потлова, монахи на каждом шагу. Почему ты спас меня?
Монах посмотрел ей в глаза:
– Я сделал свой выбор, вероятно. В твою пользу.
Девушка снова заулыбалась:
– А разве при других обстоятельствах, с другим человеком ты поступил бы иначе?
– Вероятно.
Оденсе отрицательно покачала головой:
– Нет. У тебя не было никаких личных причин, чтобы делать поблажки именно мне. Рисковать именно ради меня. И потом, я долго наблюдала за тобой – многое говорит, что твое сердце в конфликте с убеждениями.
– А если говорить о твоих убеждениях? Я слышал много проповедей Светлого Братства – вы тоже склонны разграничивать и оценивать.
– Ты слышал проповеди Светлого Братства? Где ты мог их слышать?
– Ну… – Листопад на секунду запнулся. – Это было до начала гонений.
– Сколько же тебе лет? – Берегиня захлопала глазами. По ее мнению, мужчине никак нельзя было дать больше двадцати пяти. Она знала, что он старше ее, но в ее юные шестнадцать все, кто перешагнул двадцатилетний рубеж, казались пожилыми.
– Уж поболее, чем тебе.
– И как это могло быть?
– Все просто. Мы никогда не подходили близко. Собирали информацию, записывали, но не общались с проповедниками. Поэтому то, что ваша сила сбивает с ног, явилось для меня откровением.
– А почему вы не пытались поговорить?
– Нам было запрещено. Старшие в ордене говорили, что тем самым мы оберегаем чистоту религии от влияния извне.
– Это как? А те, кто слушал проповеди? Они же подвергались тем самым влиянию. Они как – проклятыми или грязными не считались у вас?
– Нет. – Монах откинулся на спинку кровати и сел чуть посвободнее, чем раньше. – Дело не в том,
– Против вас? Но Светлое Братство никогда не боролось против ордена!
– Ты не поверишь, но было время, когда Братство боролось против всех.
– Конечно, я не поверю. Это неправда. – Берегиня поднялась и возмущенно ударила рукой по одеялу. – Для чего это может быть нужно?
– А для чего это обычно бывает нужно? – поморщился монах. – Причина всегда одна – власть.
– Но… – У Оденсе в голове завертелись воспоминания, связанные с Ильсе. С человеком, который знал все, которого уважали все и от кого сама Оденсе приняла учение о Свете. – Власть не нужна берегиням. Совсем.
Листопад рассматривал ее наивные, в удивлении распахнутые глаза. Глубоко в которых уже зарождалась печаль разочарования. Он вздохнул и произнес:
– Ты недавно сказала: а что будет с учеником, если поменяется учитель? Помнишь? А что будет с учением, думала когда-нибудь? Как можно извратить кажущиеся незыблемыми истины, так что и не узнаешь. – Он покачал головой, глядя куда-то поверх головы девушки. – Пойми правильно, это я не про Светлое Братство говорю. Вернее, не только про него. Это происходит так часто. Со всеми нами.
Листопад вспомнил фанатичного монаха Севера. Его желание стереть весь мир и нарисовать новый собственной рукой и, несомненно, с подписью автора на полотне.
«Идеология одна у нас с ним была, как ни крути. А вот ведь, поди-ка – выводы-то разные. Есть что-то, идущее от сердца. Но почему так тих этот голос, и у иных хватает сил делать вид, что они его не слышат?»
– Скажи… – Листопад очнулся от задумчивости, и его взгляд вновь упал на лицо берегини. – Скажи, ты никогда не думала, что не права?
Видя мелькнувшее в глазах Оденсе возмущение, он тут же поправился:
– Нет-нет, я не ставлю под сомнение твои убеждения. Я лишь спрашиваю: когда-нибудь, может быть, самое ничтожное время, бывала ли ты не уверена в правильности того, что делаешь?
Девушка сощурилась:
– Я тебе больше скажу: иногда я уверена, что делаю совсем не то, что нужно. Например, в такие ночи, как вчера. – Она состроила многозначительную мину.
Монах улыбнулся:
– А я сомневаюсь все время.
– Наверное, твой голос сердца очень тихий и ты не всегда понимаешь, правильно его расслышал или нет.
– Может быть. Давай подумаем, что делать дальше. В свете изменившихся обстоятельств.
