– Берегиня! Эй, ты меня слышишь?
Оденсе попыталась сфокусировать взгляд. Глаза говорившего были так близко, что их казалось не два, а три. Хотя, возможно, она просто сильно ударилась при падении головой.
– Берегиня?
– Меня зовут Оденсе… – прошептала девушка сухими губами.
– Вот и прекрасно, Оденсе. Ты воды просила в беспамятстве, как думаешь, – можно тебе пить, хуже не станет?
Девушка кивнула. Монах налил воды в стакан, приподнял ее голову, помогая пить.
– А меня Листопад зовут. Вот и познакомились наконец.
– Странное имя, – пробормотала берегиня.
– Имя как имя. – Мужчина пожал плечами. – По крайней мере, смысл в нем есть.
Оденсе поежилась:
– У моего имени тоже есть значение. Это от древнего «Один есть все», со временем буквы утратились, и осталось – Оденсе.
– Тебе почему так плохо стало, Оденсе?
– Не стало. Мне все время так плохо. С ночи.
Монах нахмурился. А берегиня продолжала:
– Я потому и лежу все время, что плохо мне.
– Хм… и чем помочь тебе? Как вас лечат, берегинь?
– Так же, как и всех, – поморщилась Оденсе, пытаясь перевернуться на бок. Складки одеяла, которым накрыл ее монах, запутались вокруг тела и мешали, сковывая движения. – Молитвой, сном, заботой.
– А как же знаменитое исцеляющее наложение рук?
Оденсе фыркнула:
– Это и есть молитва. Не догадывался?
Листопад, помогая ей, поправил одеяло, потом погладил по голове, осторожно убирая волосы с лица на затылок.
Совершенно не ожидавшая ничего подобного, Оденсе напряглась. Минуту она оценивала его действия, в замешательстве не зная, как реагировать. Потом скосила глаза в сторону монаха и настороженно спросила:
– Ты что сейчас делаешь?
– Как что? – Монах удивился. Потом смутился от ее взгляда. – Ты сказала заботиться – я забочусь.
– Знаешь что? Если хочешь заботиться, лучше попроси, чтобы Лерия мне принесла поесть чего-нибудь.
Монах помедлил с ответом. Через некоторое время он произнес:
– Не могу. Тебе придется спуститься самой.
– Почему?
– Потому что для разговора мне нужно будет подойти к ней достаточно близко. И, разглядывая мой нынешний облик, она придет к выводу, что я больше не монах.
– Всегда знала, что от вас, монахов, мало пользы, – проворчала Оденсе. – Но чтоб настолько…
– Почему ты не читаешь мои мысли? – спросила вдруг Оденсе. С того момента как они въехали во влажный еловый лес, путники не произнесли ни слова, будто чувствуя на плечах давление таинственных игольчатых ветвей.
Листопад с удивлением воззрился на свою спутницу:
– А почему я должен это делать?
– Ну… – Оденсе сорвала с ближайшей ветки пучок молоденьких зеленых иголочек. Они были еще совсем мягкими и не кололись. – Народ поговаривает, что все монахи могут узнать, что у человека на уме, без всяких расспросов.
– Ах вот ты о чем… – Тут он отрицательно покачал головой. – Я не умею. Вернее, не на том уровне, который ты имела сейчас в виду. Я точно могу определить, к примеру, врет человек или говорит правду. Все сказал или скрывает что-то. Но постоянно прислушиваться к чьему-то сознанию – для меня это практически невозможно. Такой талант дан немногим.
– А какой талант дан тебе?
– Я ведь уже сказал – я вижу ложь.
– Разве это талант? – Берегиня удивленно и немного презрительно сморщила нос.
– Ты считаешь, что нет? – Листопад усмехнулся. – Спроси у невинно обвиненных, в пользу которых я свидетельствовал. Они считали этот мой талант не просто важным – судьбоносным. Ты же любишь справедливость. Как можешь не оценить?
Оденсе покусывала хвоинки и ничего не говорила.
– У других монахов другие таланты. Кто-то мысли читать умеет, кто-то внушает другим то, что ему необходимо. Ну и по силе эти таланты разные: у одних слабые совсем, а
