– Ага! – Оденсе тоже тронула стременем бок лошади, принуждая ее ускорить шаг. – Значит, я лицемерка, вспыльчивая и тупая. Мило. Стоило ли такую спасать?
– Это всего лишь значит, что ты привыкла делать выводы, основываясь на малом количестве информации.
Они довольно быстро ехали бок о бок, все дальше углубляясь в лес. Нахмурившаяся Оденсе ждала дальнейших словесных излияний собеседника. Но монах упорно молчал, в свою очередь ожидая реакции со стороны девушки.
В конце концов Оденсе не выдержала первой:
– Ну?
– Что – ну?
– Что с этим таинственным Харадом?
– Значит, все-таки интересно?
– Да! – рявкнула берегиня. – Я предпочитаю знать, в чем я не права.
– Тогда слушай и не перебивай.
– А ты расскажешь мне сказку, – с издевкой произнесла Оденсе.
– Просто – сказ. Сказ о ветре с Харадских гор.
Все люди на земле были родом из Харада. Так гласила легенда.
В горах на пушистой перине облаков качалась колыбель человечества. В ней появлялись дети – плоды любовного союза Солнца с Землей.
Еще в ней говорилось, что каждому рожденному в горах полагалась пара крыльев. Чтобы было удобнее добираться с вершины одной горы на другую. Или взмывать в небо, чтобы посидеть на крае облака. Крылья давали свободу.
Те, кто спускался с гор, сдавали свои крылья в небесную чистку, чтобы получить их обратно по возвращении обновленными и отражающими яркость солнечного диска.
Но те, кто не возвращался, навсегда теряли их. И исчезала даже память о возможности полета.
А так как пустоты природа не терпит, вместо крыльев возникало то, что больше подходило тому месту, куда попадали люди.
В потловских степях у них вырастали корни, толстенные, привязывающие к земле так крепко, словно потловчане боялись свалиться в космос, потеряв ее притяжение.
Люди, попавшие на берега вытянутого, похожего на глаз озера Латфор, обретали отражение его в своих сердцах. Они смотрели в чистую синь глубин так долго, что она становилась самым важным в жизни, и, желая сродниться с ней, начинали искать ее в себе самих.
На плоскогорье Княжграда, защищаясь от постоянных ветров, люди обрастали слоями раковин. Прятали внутрь свою сущность, глубже и глубже.
У оказавшихся в омываемом волнами Озерном крае души затянуло туманом.
Были еще и те, кто ушел дальше всех. Некоторые из них рассыпались по степям дробным жемчугом и превратились в кочевников перекати-поле, а иные не смогли остановиться – и упали за край. Но крыльев у них не было, и они падали все ниже, пока не затерялись навсегда.
Эта легенда глубоко засела в сознании целого народа. Тем, кто знал ее, не надо было объяснять, почему в Хараде так приветливо относятся к переселенцам. Чужестранцы были для местных словно вернувшиеся из многовекового путешествия братья.
И детей своих из высокогорных городов и деревень в большой мир отпускать не боялись. А чего бояться, если везде живут харадцы? Что ж с того, что большинство из них память о своих корнях потеряло, промеж них все же немало тех, кто голос крови все еще слышит.
Тех, кто приезжал в Харад в первый раз, все вокруг сбивало с толку. Проходил не год и не два, прежде чем переселенцы начинали разбираться в хитросплетениях отношений между людьми в высокогорном государстве.
Дело было в том, что самого государства, в его обычном понимании, как такового не существовало.
С незапамятных времен считалось, что граница страны проходит по подножию Харадских гор. Границу эту никто не охранял, вероятно, потому, что нарушить ее с целью вторжения никому из соседних государств в голову не приходило.
Не существовало разделения власти на законодательную и исполнительную, и тем не менее закон существовал – непреложный и жесткий. И соблюдался он неукоснительно. В местном обществе словно действовали невидимые рычаги, к которым в случае необходимости имел доступ каждый житель.
Жили харадцы большими семейными подворьями. Сильные помогали слабым становиться сильными. Мудрые учили тех, чьи мысли плутали в поисках света. Зрелые передавали опыт юным. Обязанности между мужчинами и женщинами не делились, их образ жизни никак по большому счету не различался. Все, что должно было быть сделано в быту, делалось вместе. Если кому-то из семьи приходило в голову заниматься чем-то одним, ему, собственно, никто не мешал. Ведь каждый волен выбирать свой путь и определять, как провести и чем наполнить время своей жизни.
Всеобщее восхищение вызывали те, кто добивался на избранном пути мастерства. К этим людям приходили за советом. Если надо было рассудить спорный вопрос, тоже шли к ним.
Старших уважали за то, что видели и знали больше и способны были научить. Молодых – за силу и мужество. Самых младших – за способность любить и радоваться жизни искренне, с открытым сердцем. Детей – за то, что дарили всем тепло и счастье.
И не было большего горя, чем утратить уважение окружающих.
Кодекс чести был прост: он требовал жить по совести. Не относишься к другим так, как хочешь, чтобы они относились к тебе, – преступаешь закон. И от тебя отворачиваются все, даже свои.
