проводников, использующих для перемещения дыры в пространстве. Их способность использовать порталы в своих целях была естественна и совершенна.
Они чувствовали места, где пространственно-временные связи были наиболее слабы, и просто проходили в образовавшиеся разрывы, видя конечную картинку в наслоении реальностей и чехарде прошлого, настоящего и будущего.
Называли лесные люди такие места лазейками.
Лазейки были разными. Не все из них можно было пройти насквозь, и такие «карманы» лесные люди использовали для того, чтобы спрятаться. Но это в самых крайних случаях. А вообще-то в лазейки, выхода из которых было не видно, даже лесные люди старались не соваться. Ведь если по каким-то причинам закрылся один конец тоннеля, то нет гарантии, что второй останется открытым и из лазейки можно будет выбраться.
Те, кто следовал за проводником, во время пути не видели проплывающих мимо разломов. Которые открывали дороги в совершенно другие места в ином времени.
Люди шли след в след, стараясь не увязнуть в топком болоте. Им было не до того, чтобы разглядывать колеблющиеся миражи в мареве тумана.
Берегиня непрестанно кашляла. Монах иногда оборачивался в ее сторону, чтобы проверить, не выплюнула ли она случайно свои легкие. Девушку бросало то в жар, то в холод, и под глазами залегли черные тени, обозначающие крайнюю степень ее измождения. Листопад смотрел на нее и прибавлял шаг, изо всех сил надеясь, что в Хараде они окажутся уже скоро. И выведет их проводник не на высокогорные луга, а куда-нибудь поближе к человеческому жилью.
Очень скоро по странностям в поведении проводника Листопад понял, что что-то идет не так. Них часто останавливался, смотрел по сторонам, словно не узнавая местности. В какой-то момент беспечно шагнув с очередной кочки, лохмач почти по пояс ушел в грязь.
Монах бросил упряжку и кинулся вперед. Вытащить низкорослика из грязи было куда проще, чем облаченного в доспехи харадца из проруби. Листопад просто ухватил его покрепче за шкирку и поставил обратно на кочку.
Ниха била дрожь, а лицо было белее лежащего вокруг снега. Торчавшие дыбом волосы довершали картину, иллюстрирующую приступ охватившей его паники.
– Что это такое? – заверещал проводник, вытаращив на Листопада глаза. – Мы шли по проходу, была хорошая лазейка, надежная, потом все вокруг поплыло, и я вдруг упал в грязь!
– Ну бывает, поскользнулся, что так переживать?
– Поскользнулся?! – продолжал верещать Них, размахивая руками. Он даже не пытался отряхиваться. Комья грязи при каждом резком движении соскальзывали с одежды и с чавканьем падали к ногам. Из валенок при каждом шаге выливалась болотная жижа. – Да мы выпали, не понимаешь? Провалились из одного прохода в другой!
Он принялся прыгать по кочке и топать ногами:
– Мне это сразу не понравилось! Я – не вижу! Ты понимаешь?! – Проводник подскочил вплотную к Листопаду и, задрав голову вверх, заорал: – Я не вижу выхода! Вот, смотри! – Он вцепился в монаха удивительно сильными для такого маленького человека пальцами и повернул его вокруг своей оси. – Смотри! Нет выхода – нет! Что ты видишь?
– Да отцепись ты! – Листопад стряхнул с себя измазанные руки лохмача. Он попытался оттереть свой плащ от его отпечатков. – Что я вижу… Болото. Одно сплошное болото кругом. А что еще должно было быть? Оазис с пальмами? Дворцы с полями для верховой езды?
– Это не просто болото. – Лохмач вдруг сел на кочку и расплакался. Он растирал по щекам слезы. Лицо его от этого чище, ясное дело, не становилось. – Это одно и то же болото. Понимаешь? Мы в закрытый карман провалились. Мы из него даже обратно, откуда пришли, вернуться не можем. Тут куда теперь ни иди – одно болото. Бесконечное оно, и куда бы ни пошли – все равно придем на эту самую кочку! У-у-у!
Проводник раскачивался, обхватив себя за мокрые колени.
– Это надолго? – спросил монах, прокручивая в голове все сказанное и вспоминая, что еды нет ни для них, ни для собак. – «Ну и сколько мы так продержимся?»
Них оторвал от колен заплаканное лицо и, ехидно сморщив нос, произнес:
– Ну, если это бесконечно, то как ты думаешь – надолго?
– Слушай, раз ты столько об этом месте знаешь, значит, сюда не только попадали, но и выбирались, так?
– Выбирались! – повторил Них и презрительно скривил губы, его глаза зло блеснули. – Это все из-за бабы твоей. Скинь ее с саней в топь – и будь спокоен, сразу же лазейки пооткрываются во все стороны.
– Поговори еще, – тихо ответил монах. – Поговори – и я тебя самого скину. И мне будет плевать, откроется что-то при этом или нет.
Он вернулся к саням. Лапы у собак были грязными. Они топтались, собравшись все вместе на выступавшем из топи участке твердой земли. Сами полозья лежали одним концом в грязи. Вся их рама была забрызгана.
Листопад наклонился к девушке:
– Как ты? Не утонула еще тут без меня?
Берегиня открыла глаза, услышав его голос.
– Еще долго? – Кроме этого, она больше ничего у него не спрашивала. Глаза лихорадочно блестели из провалов, обрисованных тенями, и Листопад не был уверен, что она видит его, а не заслонившую ей свет тень.
– Оденсе, послушай, ты должна кое-что вспомнить…
– Что? – Оденсе недоуменно нахмурилась.
– Наш проводник заблудился…
