Макс пытается дотянуться до него, но тоже безуспешно, и на мгновение они врезаются друг в друга.
— Извини.
Они смотрят, как фонарик уплывает от них, лампочка горит, и, когда он поворачивается, освещая их, нить накаливания отражается в глазах Макса и Кэрис. Но луч исчезает, пуская пучок света в пространство, а затем, попадая в вакуум, гаснет.
Макс пожимает плечами.
— О чем ты говорила?
— О том, стоит нам разговаривать или нет. Экономить воздух.
— Стоит, — отвечает он. — Конечно, нам стоит говорить. Мы не можем опускаться в полной тишине, во имя Бога.
— Во имя Бога? Ты сейчас атакуешь меня религией? — спрашивает Кэрис.
— Нам нужна любая доступная помощь, Кэри.
— Помощь не придет, Макс. ЕКАВ…
— Я не их имею в виду.
— Кого же тогда?
— Если Бог существует…
— Ты же не веришь в это, Макс. Не ты, не в этой жизни. Когда речь заходит о Европии, ты на другой стороне, а не сидишь в доме веры, молясь Всевышнему.
— Мы не в Европии.
«До боли очевидное заявление», — думает она, но ничего не говорит.
— Мне известно только одно, — продолжает Макс, — здесь мы нуждаемся в открытом разуме. Тут, в глубине космоса. Я думаю, нам стоит попробовать… поверить.
— Правда?
Он кивает:
— Я должен знать, что мы не одни.
— Но ты же ненавидишь религиозные заморочки.
— Вовсе нет. Я просто их не понимаю. — Макс ерзает в скафандре, задумавшись над тем, как это объяснить. — Я вырос под гнетом утверждений, будто религия разделяет людей, способствуя тому, что другие боятся или ненавидят тебя. Одни люди настолько сильно верили в простую историю, что считали кощунством, если иноверцы полагали истинной в какой-то мере расходящуюся с их догматами версию. По-моему, это сумасшествие. Так много войн началось из-за этого.
— Я знаю. Вера может быть забавной вещью для неверующих людей.
— Но религия отличается от веры. Верить или не верить — в Европии это просто. И если бы мы были верующими, то сейчас уже молились бы.
— Я думала, нам нужно продолжать говорить друг с другом, — произносит она раздраженно. — Ты же только что сказал именно это.
— Да. Я не ожидаю, что мы начнем молиться.
Пока они, постоянно двигаясь, вращаются в туманных сумерках звезд и метеоритов, под ними над Индийским океаном формируются облака, вытягивающиеся в перистую нить вдоль его насыщенной синевы. Кэрис вздыхает:
— Ну ладно. Ради бога, скажи, что нам нужно делать, чтобы показать эту веру?
— Говорить, — отвечает Макс, — все оставшиеся у нас минуты. Мы должны говорить до конца. Про все хорошее, что произошло с нами.
— А как насчет плохого? Или печального? — Она запнулась. — К примеру, о том, как ты ушел?
— Я вернулся.
Она молчит, и несколько секунд проходят в тишине.
— Нам это нужно? — спрашивает Макс.
— Вера?
— Фонарик. — Он указывает на то место, где, все еще крутясь в микрогравитации, фонарь удаляется от них в свободном падении.
Кэрис смеется:
— О нет, не особо.
— Мы могли бы справиться, если бы нам немного повезло, — вздыхает Макс.
— Кризис твоей новообретенной веры?
— Нет. Но настало время для подобного вмешательства, — говорит он и смотрит на ее индикатор воздуха. Затем бросает взгляд на свой, и ему становится плохо. — Или чуда.
— Макс, — нерешительно начинает она, — ты веришь… я имею в виду, раньше, когда мы наблюдали за звездопадом, ты упомянул Анну.
Он смотрит на нее и ждет.
— Что она может быть где-то здесь.
— Да, упомянул.
