— Тогда ты веришь в то, что жизнь Анны в каком-то смысле не прервалась? — Он думает об этом, в то время как Кэрис продолжает: — Ты всегда был настолько уверен, что религия — это нечто, созданное во имя других.
— Однако в космосе не существует рая и ада, Кэри. Мы знаем это, находясь здесь.
— Но когда до этого дошло, ты сказал…
Он кивает:
— Я понимаю, о чем ты.
— Значит ли это, что ты веришь в жизнь после смерти?
— Я где-то читал, — осторожно говорит он, — что жизнь после смерти — это то, что мы оставляем в других.
Кэрис обдумывает его слова, отворачиваясь от Земли, чтобы взглянуть через астероидное поле на звезды над ним, точечный свет которых огромной паутиной окружает их насколько хватает глаз.
— Анна не живет, — наконец произносит она. — У нее не было шанса оставить что-то после себя. Даже тела. Вероятно, даже мозга.
Его голос нежен:
— Ты и я — здесь, мы говорим о ней. За свое короткое существование она изменила все наше будущее. Она осталась в нас.
Макс специально приготовил морковный пирог, но когда он позвонил в дверь квартиры напротив набережной, то понял, что это было лишь незначительным жестом. Дверь открылась, и его голос стал формальным, а манеры неловкими. Кэрис лицом к окнам неподвижно сидела в плетеном кресле с высокой спинкой, через балкон глядя на море.
— Привет.
— Привет. — Она не повернулась к нему.
— Я принес тебе пирог, — сказал он, зная, что это было неправильной фразой. — Ты в порядке?
Она повернула голову:
— Ты вернулся.
— Да.
— В мой Воеводу.
Он обдумывал свои дальнейшие слова.
— Я рад, что Лилиана позвонила мне. Я бы хотел знать…
Кэрис прервала его резким голосом:
— Я пыталась тебе позвонить.
— Извини. Я скучал по тебе.
— Садись, — все, что она ответила.
Макс пошел ва-банк и отрезал два куска морковного пирога, робко присев на диван в темной комнате. Кэрис повернула плетеное кресло спинкой к морю и взяла тарелку с пирогом.
— Мне хочется кое-что прояснить, — сказала она, откусывая кусок сливочной выпечки. — Я была также удивлена, как, полагаю, и ты, когда узнал, что я беременна.
— Да, — осторожно ответил он.
— И я не хотела ребенка, не особо. Меня просто немного травмировал этот процесс.
— Могу представить. Ты…
— Так что я опечалена, но это странная грусть.
Макс наклонился вперед:
— О чем ты?
— Это имеет научное объяснение: уровни гормонов меняются, мое тело снова приходит в норму. Между тем есть кое-что еще — я потеряла нечто неосознанно желанное, если это имеет какой-то смысл.
Он взвешивал слова, отчаянно пытаясь сказать все правильно.
— Я уверен, у тебя в жизни еще будет шанс сделать это снова, Кэри. В нужное время.
— Может быть. Однажды. — Она поставила тарелку на ногу. — Когда тебе говорят, что у тебя не может быть чего-то, я думаю, очень по-человечески начинать хотеть этого.
— Вот почему я считаю, что вера сбивает с толку, — говорит Макс, отчаянно и безуспешно пытаясь почесать свое тело внутри скафандра. — Ты проводишь столько времени в молитве и ожидании. Ждешь чуда.
— Верующие очень терпеливы.
— Меня совсем не впечатляет это. Я не думаю, что мог бы провести остаток жизни вот так, ожидая доказательства.
