увидимся.
Пламя свечей отражалось от шести хрустальных винных фужеров и стаканов с водой — вечеринка была в полном разгаре. Две стены в гостиной Кэрис занимали Стенные реки: большие встроенные экраны, один из которых показывал ленту новостей, а другой — чат на Майндшер; она сделала текст на обеих стенах теплооранжевого цвета. Бывший фасад здания отбрасывал тени от балконных балок в комнату, шум моря пытался проникнуть сквозь древние ставни. На сервировочных блюдах — шведский стол из жареного цыпленка, овощей, йоркширских пудингов и заранее разрекламированного Кэрис жареного картофеля.
— Йоркширский пудинг с цыпленком? — спросила Лилиана, одна из новых коллег Кэрис. — Не чересчур ли это…
— Нетрадиционно, — добавил Джон, инженер-строитель и ее новый сосед напротив, потянувшись к сервировочной ложке. — Там, откуда я родом, мы едим то, что нравится, и не обращаем внимания на общепринятые нормы.
— Откуда ты, Джон? — спросила Кэрис, бросив на него быстрый благодарный взгляд.
Джон поерзал на своем месте.
— Ну, как и все мы, я не знаю наверняка. Но мои первые воспоминания связаны с Воеводой 3. Мне тогда было пять лет. Моя бабушка предлагала мне рыбу и чипсы, но я хотел лишь пудинга. Я был привередливым, никогда не доедал то, что мне давали. Шеф-повар в ресторане Ротации совместил оба этих блюда и подал мне поджаренный во фритюре шоколадный батончик с чипсами. — Все за столом рассмеялись. — Это смешно, знаю. Но я был тогда мал, и он добился цели — моя тарелка блестела. Бабушка вознаградила меня за то, что я все съел, и оставшуюся часть месяца я все доедал исправно.
— За это стоит выпить. — Лилиана подняла свой бокал, и остальные за столом последовали ее примеру. — За то, чтобы твоя тарелка снова блестела.
Джон сиял, пока приятели чокались бокалами.
— А как насчет тебя, Лильяна, откуда ты сюда приехала?
— Мое имя произносится «Лил-и-ана», — поправила она. — Я знаю, на Майндшер оно пишется иначе.
— Прошу прощения, Лилиана. — В этот раз он назвал ее правильно. — У тебя красивое имя.
— Родители жили на Ротации возле Адриатического моря, когда я появилась, поэтому назвали так, хотя мое наследие чисто африканское. В последний раз я обитала на Воеводе 1.
— Наследие, — задумчиво произнес Оливье, которого Кэрис встретила в языковой лаборатории и тоже пригласила из вежливости. — Мы, третье поколение европейцев, не совсем привыкли много говорить о наследии.
— Воевода 1? — обратилась Кэрис к Лилиане, игнорируя вмешательство Оливье. — И как тебе жизнь в центральном Воеводе?
— Утопическая, — ответила Лилиана, а гости за столом опять рассмеялись. — Хотя и очень пафосная.
— И мы тоже должны быть такими, — сказал Джон. — Жить свободно, независимо, в постоянно изменяющихся, смешивающихся обществах — тут гордиться можно многим.
— Слушайте, слушайте, — промолвила Лилиана, перед тем как произнести клятву утопии: — Во имя кого ты действуешь?
— Не Бога, не короля или страны, — ответили все. — Во имя кого?
— Во имя себя.
Оливье воспользовался возможностью, чтобы в очередной раз наполнить свой бокал.
— Но это интересно, не правда ли, — сказал он, закрученным потоком наливая Пино Грижио[6], — ведь мы больше говорим не о том, откуда сами, а о том, где побывали.
— В этом прелесть Ротации, — заметил Макс. — Увидеть мир, пожить в разных местах, меняя их каждые три года…
Астрид подалась вперед:
— Я получила свое имя в северном Воеводе, и во время моей шестой Ротации меня снова отправили туда. Это было прекрасно — опять какое-то время пожить в Скандинавии. Но там очень холодно.
Гости рассмеялись.
— В каком самом холодном месте ты жила? — спросил Джон.
— В России, — ответила Лилиана, — В13. Температура в местных отделениях космического агентства часто падала до минус десяти.
Оливье поежился:
— В Ирландии.
Кэрис подняла бровь:
— В Ирландии? Самое холодное место?
— Несерьезно, — хихикнула Астрид. — Я была в этой стране, там совершенно приятный климат.
— Я жил на Воеводе 5 три Ротации назад, и было очень холодно, — настаивал Оливье. — Ты ходила в бар на реке Лиффи, где часто исполняют народную музыку?
Астрид отрицательно покачала головой.
Оливье был непоколебим:
