Смогу ли спокойно спать ночью?
Смогу ли смотреть Дэниеле в глаза и не думать о страхе на лице ее настоящего мужа за две секунды до того, как я отнял у него жизнь?
Нет.
Нет.
Нет.
Просветление – болезненное, пристыжающее – приходит ровно в тот миг, когда потребность в нем остра, как нож.
Бремя вины и все эти мелкие разности превратили бы мою жизнь здесь в невыносимый ад.
Я никогда не приму этот мир как свой.
Не смогу.
И не хочу.
Я – не тот человек, который сейчас спит передо мной.
Меня не должно здесь быть.
Выхожу из комнаты. Спускаясь вниз, ловлю себя на том, что, даже обдумывая этот вариант, я уже отказывался от поисков моей Дэниелы.
Отпускал ее.
Списывал со счетов как нечто недостижимое.
Может быть, так оно и есть. Может быть, у меня нет ни малейшего шанса отыскать обратный путь к ней, Чарли и моему идеальному миру. К той песчинке на бесконечном пляже.
Но у меня еще осталось две капсулы, и я не опущу руки, пока не использую все возможности.
* * *Я иду в благотворительный магазин и покупаю новую одежду – джинсы, фланелевую рубашку, черный бушлат.
В аптеке приобретаю туалетные принадлежности, а еще блокнот, пару ручек и фонарик.
Снимаю комнату в мотеле, выбрасываю старую одежду и принимаю самый долгий в своей жизни душ.
Вода с меня сбегает серая.
Стою перед зеркалом и вижу себя прежнего. Разве что скулы стали заметнее, а щеки втянулись.
Сплю долго, за полдень, а потом еду на поезде в Саут-сайд.
На электростанции тихо, солнечные лучи косыми полосами делят генераторную на несколько частей.
Сидя у двери куба, открываю блокнот.
С самого пробуждения я размышлял над тем, что написала в прощальной записке Аманда. О том, что я ни разу не коснулся своих чувств.
Что ж…
Мне двадцать семь лет. Целое утро я проработал в лаборатории, и все идет так удачно, что я готов отказаться от вечеринки. В последнее время я часто так и делал – пренебрегал друзьями и какими-то социальными обязательствами ради того, чтобы провести еще несколько часов в «чистой комнате».
В первый раз я замечаю тебя у дальней стены заднего дворика, когда стою на веранде, потягивая «Корону» с лаймом и мысленно все еще пребывая в лаборатории. Наверное, мое внимание привлекает то, как ты стоишь, зажатая в угол высоким, гибким парнем в облегающих черных джинсах, которого я знаю как завсегдатая этого клуба друзей. Он художник или что-то в этом роде. Имени его я не помню, но помню, как отозвался о нем недавно мой приятель Кайл: «А, этот парень трахает всех подряд».
По сей день не могу объяснить почему, но, наблюдая за тем, как он треплется с этой темноглазой брюнеткой в лазурно-синем платье – с тобой, я ловлю себя на том, что ревную. Без всякой на то причины, ни с того ни с сего во мне рождается и крепнет желание ударить его. Что-то в твоей позе, в языке твоего тела предполагает дискомфорт. Ты не улыбаешься, твои руки скрещены на груди, и я убеждаю себя, что разговор тебе не нравится. Не знаю почему, но меня это цепляет. В руке у тебя винный бокал с остатками чего-то красного. «Подойди, поговори с ней, – подталкивает меня один внутренний голос, – выручи ее». «Ты ничего не знаешь об этой женщине, даже ее имени! – вопит другой. – Ты не тот парень».
Я иду к ней по траве, несу полный бокал, и, когда ты поворачиваешь голову и наши глаза встречаются, в груди у меня как будто сгорает какой-то аппарат. Как будто сталкиваются миры. Я подхожу, и ты берешь у меня бокал, словно именно за ним меня и посылала, и улыбаешься с непринужденной фамильярностью, как давнему знакомому. Ты пытаешься представить меня Диллону, но затянутый в джинсы дохляк, смекнув, что он третий лишний, отваливает под каким-то наспех сочиненным предлогом.
Мы остаемся вдвоем. Стоим в тени живой изгороди, и мое сердце колотится как сумасшедшее. «Извини, что вмешался, но мне показалось, что тебя надо спасать», – говорю я. «Хорошее чутье. Он – красавчик, но невыносим», – отвечаешь ты. Я называю себя. Ты говоришь, что тебя зовут Дэниелой.
Дэниела.
От того, что ты говорила в те наши первые секунды, в памяти остались только обрывки. Ты смеешься, когда я говорю, что занимаюсь атомной физикой. Весело, не язвительно. Как будто эта новость и впрямь тебя радует. Помню, как вино окрасило твои губы. На каком-то чисто интеллектуальном уровне я всегда знал, что наши разделенность и разобщение – иллюзия. Мы все созданы из одного и того же – кусков материи, сформировавшейся в огне умерших звезд. Просто до того момента там, с тобой, я
