он надолго, может быть, на всю ночь.
В стакане со льдом еще остался виски, и я потягиваю его понемногу. Я не пьян, но мне хорошо, кайфово, и алкоголь служит неплохим буфером между моей душой и той кроличьей норой, в которую я провалился.
Этой страной чудес, претендующей на то, чтобы быть моей жизнью.
Хочет ли Дэниела, чтобы я ушел? Может быть, я – тот самый последний гость, до которого никак не дойдет, что он злоупотребляет радушием хозяев?
Она закрывает дверь и накидывает цепочку. Затем сбрасывает туфли, ковыляет к дивану и падает на подушку.
– Ну и вечерок.
Затем выдвигает ящик стола возле дивана и достает зажигалку и трубку из цветного стекла.
С «травкой» Дэниела попрощалась, когда забеременела Чарли, и больше к старой привычке не возвращалась. Она затягивается и предлагает трубку мне. Вечерок и впрямь выдался такой, что страньше и быть не может, так что… почему бы и нет?
Словив кайф, мы все сидим в мягко звенящей тишине просторного лофта, стены которого служат демонстрационной площадкой для самых разнообразных произведений искусства. Дэниела подняла жалюзи на огромном, выходящем на юг окне, служащем своего рода задником гостиной, и за стеклом открывается мигающая картина делового центра.
Райан возвращает трубку Дэниеле. Она начинает набивать ее заново, а мой старинный приятель откидывается на спинку кресла и смотрит в потолок, облизывая передние зубы. Я невольно улыбаюсь – эта привычка сохранилась у него еще со школы, когда мы только пробовали «травку».
Смотрю в заполненное огоньками окно. Спрашиваю:
– Насколько хорошо вы двое меня знаете?
Оба, похоже, слегка встрепенулись.
Дэниела кладет трубку на стол и, подтянув колени к груди, поворачивается ко мне.
Райан открывает глаза. Выпрямляется.
– Ты что имеешь в виду? – спрашивает моя жена.
– Вы мне доверяете?
Она наклоняется, тянется ко мне и касается моей руки. Словно удар током.
– Конечно, дорогой.
– Даже когда мы не общались, – говорит Холдер, – я всегда уважал тебя за честность и прямоту.
– Всё в порядке? – озабоченно спрашивает Дэниела.
Я знаю, что делать этого нельзя. Ни в коем случае.
Но делаю.
– Чисто гипотетически. Ученый, преподаватель физики. Живет здесь, в Чикаго. Он не так успешен, как всегда мечтал, но он счастлив, почти всем доволен и женат… – Я смотрю на Дэниелу и вспоминаю слова Райана, сказанные им в галерее. – На женщине своей мечты. У них есть сын. У них все хорошо. Однажды вечером этот человек идет в бар повидаться со старым другом, приятелем по колледжу, недавно получившим престижную награду. И на обратном пути с ним что-то случается. Он не попадает домой. Его похищают. Дело темное, но когда он наконец приходит в себя, то оказывается в некоей лаборатории в Южном Чикаго и обнаруживает, что все изменилось. Дом – другой. Он больше не учитель. И больше не женат на той женщине.
– Так он
– Я говорю, что, с его точки зрения, этот мир – уже не его мир.
– У него опухоль мозга, – говорит Райан.
Я смотрю на своего старого друга.
– Магнитно-резонансная томография этого не подтверждает.
– Тогда… может быть, его разыгрывают. Устраивают такой спектакль, в котором предусмотрена каждая мелочь. Я как-то видел такое в кино.
– В доме все по-другому, все не так, как было, хотя прошло лишь восемь часов. И дело не только в том, что на стенах другие картины. Там новая техника. Новая мебель. Даже выключатели перенесены. Такой сложный розыгрыш никто устраивать не станет. Да и зачем? В чем смысл? Он ведь обычный человек. Зачем кому-то так стараться?
– Ну, тогда он просто рехнулся, – заключает Холдер.
– Я не сумасшедший.
В комнате повисает тишина.
Дэниела берет меня за руку.
– Что ты пытаешься нам сказать?
Я смотрю на нее.
– Сегодня в галерее ты упомянула, что толчком к твоей инсталляции послужил наш с тобой разговор.
– Ну да.
