постепенно в последние сорок восемь часов.
Это не мой мир.
Но что именно означают эти четыре слова? Я еще не уверен. И даже не знаю, как приступить к оценке их полной значимости.
Вот почему я повторяю их снова.
Пробую на вкус.
Прислушиваюсь к ним.
Это не мой мир.
Тихий стук в дверь. Я вскидываю голову.
– Входи.
Дэниела входит и забирается на кровать.
Я сажусь.
– Всё в порядке?
– Не могу уснуть.
– Что случилось?
Она целует меня. Не так, как та женщина, с которой я прожил пятнадцать лет, но так, как та, с которой я только что встретился пятнадцать лет назад.
Чистая энергия притяжения.
Я уже на ней, мои руки на ее бедрах, тянут вверх атласную сорочку…
…и замирают.
– Почему остановился? – выдыхает Дэниела.
И я почти говорю: «
Она, Дэниела, – единственный в этом безумном мире человек, который помог мне. Да, может быть, я пытаюсь оправдаться, но я так запутался, так напуган и в таком отчаянном положении, что не только хочу этого, но и не могу без этого. Как, наверное, и она.
Я смотрю в ее глаза, затуманенные и искрящиеся в проникающем через окно свете.
В эти глаза можно падать и падать – до бесконечности.
Она не мать моего сына, не моя жена, мы не прожили вместе пятнадцать лет, но я все равно люблю
То, что следует дальше, нельзя назвать сеансом образцового супружеского секса. Это – совсем другое: безрассудное, как на заднем сиденье машины, рисковое, потому что никто не думает о какой-то там защите, сумасшедшее и дикое сражение противоположностей.
Потные, обессилевшие, сплетенные в объятиях, мы лежим и смотрим на огни нашего города.
Я чувствую, как рядом, понемногу сбавляя бег, стучит ее сердце.
Медленнее.
Медленнее.
– Все хорошо? – шепотом спрашивает Дэниела. – Я, кажется, слышу, как где-то здесь крутятся колесики.
– Не представляю, что бы я делал, если б не нашел тебя.
– Нашел же. И что бы ни случилось, я здесь, с тобой. Ты ведь это знаешь, да?
Ее пальцы пробегают по моим рукам. Останавливаются на ниточке, повязанной вокруг безымянного пальца.
– Что это?
– Доказательство.
– Доказательство?
– Что я не сумасшедший.
Снова молчание.
Не знаю, который час, но определенно после двух ночи.
Закрываются бары. На улицах тихо и спокойно, как бывает всегда, кроме штормовых ночей.
Окно приоткрыто, и вползающий через щель в комнату холодный воздух щекочет наши влажные от пота тела.
– Мне нужно вернуться домой, – говорю я.
– На Логан-сквер?
– Да.
– Зачем?