– Ты умер на нашей кровати у меня на глазах, – говорит Дэниела. – Я видела, как мой сын умер у него на руках. Не хочу возвращаться домой. Моя жизнь могла бы сложиться по-всякому, но вот этого я и представить не могла.
– Твоя жизнь была прекрасной, это только конец не удался.
Свеча выскальзывает из пальцев умирающей и падает на бетон. Пламя гаснет. Фитилек дымит.
– Если я введу все сразу, это кончится. Ты так хочешь? – спрашиваю я.
Дэниела кивает. Слезы и кровь бегут по ее щекам.
Я снимаю пурпурный колпачок с одного автоинъектора, подношу иглу к ее бедру и вдавливаю поршень.
Она чуть заметно вздрагивает. Шприц впрыскивает дозу морфия. Я приготавливаю четыре других инъектора и один за другим, без лишних пауз, пускаю в ход все. Эффект наступает практически мгновенно.
Дэниела приваливается к кованым перилам, и ее черные глаза стекленеют.
– Лучше? – спрашиваю я.
Она почти улыбается, а потом, собравшись с силами, говорит:
– Знаю, это только галлюцинации, но ты – мой ангел. Ты вернулся ко мне. Я так боялась умереть в одиночестве…
Сумерки сгущаются.
В черном небе над Чикаго появляются звезды.
– Голова… кружится, – говорит Дэниела.
Сколько вечеров мы провели на этом крыльце… Сидели. Выпивали. Смеялись. Болтали с проходившими мимо соседями, когда по всему кварталу, один за другим, загорались фонари.
В этот миг мой мир предстает таким безопасным… таким идеальным. И ведь все это я принимал как данность, как нечто само собой разумеющееся. Все было так хорошо, а ведь сколько могло случиться такого, что разрушило бы его до основания…
– Жаль, ты не можешь коснуться меня, Джейсон.
Голос у Дэниелы хриплый и ломкий, чуть громче шепота.
Глаза ее закрываются.
Дыхание постепенно замедляется – с каждым разом на одну-две секунды.
А потом и останавливается совсем.
Я не хочу оставлять ее здесь, но понимаю, что и трогать ее нельзя. Поднимаюсь, подхожу к двери, переступаю порог. В доме тихо и темно, но присутствие смерти ощущается.
Прохожу столовую с освещенными свечами стенами, миную кухню. Дальше – кабинет. Под ногами скрипят половицы – единственный звук во всем доме.
У подножия лестницы останавливаюсь и смотрю в темноту второго этажа, где на своей кровати разлагается мой мертвый сын.
Меня тянет туда неодолимо, словно гравитация черной дыры.
Но я сопротивляюсь.
Беру с дивана одеяло, выхожу на крыльцо и накрываю тело Дэниелы.
Закрываю дверь моего дома, сбегаю по ступенькам и торопливо ухожу от всего этого ужаса.
Сажусь в машину, включаю мотор.
Смотрю на Аманду.
– Спасибо, что не оставила.
– Надо было.
Уезжаем.
В некоторых городских кварталах есть электричество. Другие тонут в темноте.
В глазах у меня стоят слезы. Я едва вижу дорогу.
– Джейсон, это не твой мир, – напоминает мне Лукас. – И жена была не твоя. Ты еще можешь попасть домой и найти их.
Умом я понимаю, что Аманда права, но эмоционально это рвет мне душу.
Мы проезжаем Бактаун. Вдалеке целый квартал охвачен огнем, и пламя возносится в небо на сотню футов.
Пустая, темная автострада.
Аманда поворачивается и стягивает с моего лица противогаз, но в носу остается запах смерти из моего дома, и я никак не могу от него отделаться.
Перед глазами одна и та же картина: мертвая Дэниела, лежащая под одеялом на нашем переднем крыльце.
Мы едем к западу от центра. Я смотрю из окна.
В свете звезд проступают профили башен.
Черных, безжизненных.
