растаяла.
Зверюга двигалась по дороге, фыркая и скрипя. В сторону степи, очень медленно, поминутно останавливаясь, чтобы Динка и Эмиль не отставали. И они семенили за фургоном, будто псы на привязи, а девушка даже улыбалась.
– Живой! – взволнованно сказала она.
– Вижу, – буркнул Эмиль.
Да, Лёшка был жив (кто-то починил Лёшку!). Ветер, дуй он и дальше с такой же силой, грозился развалить реальность до основания.
Фургон полз, задняя дверца болталась, как железная ладонь в пригласительном жесте. Лёшка сидел в кузове, свесив наружу ноги. Грязные подошвы кедов волочились по асфальту. И какого черта он забрался в махину и звал их дурным голосом, что за игры затеял? На смену облегчению, радости от встречи с другом пришло раздражение.
– Ты дурак, что ли? – насупился Эмиль. – Ты в курсе, что мы тут хороним тебя? Дина плачет. А мама твоя…
Лёшка беззаботно ухмыльнулся из полумрака. Золотые пломбы хищно блеснули во рту.
– Как я вас развел, а? С куклой этой у подъезда. Повелись, лохи?
– Ты нормальный? – спросила Дина, продолжая улыбаться.
Фургон ехал, разгребая сумерки фарами. Ребята ускорили шаг. Прочь от Степного.
– Слезай давай.
– Не, – капризно сказал Лёшка. – Не слезу. Уезжаю я.
– Куда? – Голос Эмиля дрогнул. Он смотрел, хмурясь, на колеса Зверюги. Какие шины диковинные, черные и словно бы клубятся или коптятся чернотой. Не покрышки, а клубы паутины.
– Дина, – шикнул он тихо, – Дин, подожди.
Но девушка, напротив, побежала рысцой, и ухмылка Лёшки стала шире. Знакомая ухмылка, Эмиль уже видел ее, но не на этих губах.
– В столицу, куда же еще? Айда со мной. Я тут баблом обзавелся, всем хватит. Заживем по-царски. А, Брэнеску? Сгниешь же в дыре этой. С мордашкой своей смазливой сгниешь.
Он зацепился левой рукой за стенку кузова, правую протянул Динке. Девушка недоверчиво изучала его кисть, а Эмиль изучал Лёшкин рукав. Красные клеточки поношенной рубашки плавно перетекали с ткани на ржавый металл Зверюги.
Вчера Эмиль маялся над кроссвордом: «подражательное и защитное сходство некоторых животных с другими видами». Слово вылетело из головы. «Мимикрия», – вспомнил он, торопясь за Диной.
Лёшка не был Лёшкой. Колеса не были колесами.
– Дина, нет!
– Че орешь, Косматый? – зыркнул на него поддельный Лёшка.
Фургон притормозил, и Дина сгруппировалась, чтобы не стукнуться об дверцу. Встала, уперев руки в бедра, задышала тяжело.
– Ну ты и придурок.
– Дин, отойди от него!
Девушка оглянулась, убрала изо рта прядь волос. Приподняла вопросительно бровь.
– Кто за рулем? – спросил Эмиль, вперив взгляд в существо.
– Я, – сказало оно, скалясь, и вязкая слюна капнула на темечко девушки.
Спустя секунду туда же опустились длинные лапы в переплетении жил, схватили за волосы и оторвали визжащую Динку от земли. Крик застрял в горле ошарашенного Эмиля. Ужас пригвоздил к трассе. Он должен был кинуться вперед, попытаться спасти подружку, но мышцы отказались служить ему.
Задняя дверца захлопнулась, и последнее, что он разглядел, – сгорбившееся чудовище: тощее тело, деформированная морда с огромной пастью. Петля на шее. И бьющаяся в жутких тисках Дина.
Зверюга заревела, сдала назад.
Эмиль отпрыгнул: спасая собственную шкуру, он смог пошевелиться.
«Трус, трус, трус», – будет повторять он по дороге к Степному.
Фургон сбавил скорость. Бесформенные шины, перекати-поле из мрака, стелили по асфальту дымчатый след.
Кабина была пуста. Рулевое колесо вращалось само по себе.
– Малой! – Требовательный голос звучал одновременно из Зверюги и в черепной коробке Эмиля. Эхо, принесенное враждебным ветром. – Скажи Мирче, его дочь у меня. Скажи, дядя Драгош ждет.
«Морой», – подумал мальчик, провожая фургон слезящимися глазами. Монстр из бабушкиных баек, из степи. К тем, кого знает, явится.
Эмиль смахнул слезы. Все исправить. Вызволить Дину. Или просто проснуться дома, в поту. Не теряя драгоценных минут на бесполезную молитву, он побежал по трассе.
